Влюбленные деньги

Левые Цигли не смогут забрать меня
в доспехи торжественной смерти,
я вручил свою жизнь Смотрителям Северной Кармы.
Они соберут по крупинкам сиреневое пшено.
Странно, что в это вы верите.
Странно, что вам это не смешно.
Чтобы видеть людей такими как есть, нужно позволить им жить как угодно,
но жаба в короне из линзы слезы
ставит нас только в принудительные падежи
коржами кружащимися и кружевами, потому что принуждением мыслит.
Всех несогласных из сумасшедшего дома она постепенно выселит.
Ты принуждаешь нас быть убогими бегемотами,
пожирающими бегонии, амариллисы и партбилеты.
Для этого нужно позволить себе Непостижимое Это.
В Индии обезьяны убили брахмана обломками статуи Будды.
Но было бы лучше, как будто,
если бы насмерть его закидали деньгами? Нет.
Стал бы священник героем, если б зубами сжимал партбилет?
Подвиг исчезнет, если героя похоронят в мусорном баке.
Хорошо, когда собака — друг, хуже, когда друг — собака.
Юбка в этом случае сокращается, потому что достаточно брюк.
Лучший друг, как известно, — жена. А лучшая жена — друг.
Так что морковка сзади эффективней морковки спереди.
Это у нас, у русских, справедливость и милосердие,
а на западе у них закон и порядок,
и никаких не прополотых грядок.
Никаких Тунгусских метеоритов!
Томительно тянущаяся резина космитов запрещена!
И монгольские лица запрещены под страхом крещенской затрещины.
Все строго, на километры асфальта ни одной тебе трещины.
Вынь в звонкий полдень да положи шелестящие сталью ножи.
А там — пусть переливаются радугой капли на рельсах
в прохладные месяцы русских дождей.
Закон защищает их на Западе, там,
но ограничивает Че Гевару тут:
так пусть гремит здесь у нас тамтам,
а там — натягивается батут.
Мы все застыли как статуи в облачениях от кутюр.
А наша задача крутиться и вывертеть вихрь из купюр!
Мы создаем мощь экономики из подозрительных авантюр.
Вырвать клочья обратных отверстий и смущенных котов царской ложи!
Затормозить их свежей моросью у грозных гроздей барбариса!
Нет бизнеса без цистерны, без томительной Ноны и горлом бурлящей Шарлотты,
где нет охраны прибавочной стоимости,
нежной льдинкой тающей в углубленном бокале
с азартно раскрытым арбузом и завтрашним стегозавром
на обезлюдевшем без друзей последнем прощальном вокзале.
Мы чрезвычайно бедны, потому что слишком приличные.
Самые реактивные деньги в мире — полыхающие наличные.
И они как тугие подвязки — ждут, чтобы взяли их на размножение.
Плюсам вовек не угнаться за знаками умножения.
Так что прекращайте пить и бесполезно копить.
И еще — утешаться нравственной дребеденью.
Нас разрывают: корысть притянуть, и бескорыстие — отталкивать деньги.
В нас бурлит гремучим шампанским смесь русской жадности
и душевного милосердия, нам стыдно взять хорошие бабки
с хорошего дедушки. Или с хорошей же бабки.
Сбрось всё, что мешает тебе быть стяжателем, и деньги полюбят тебя.
Деньги – как восхищенные обожатели, жony готовы лизать стяжателям.
Трагедия богатыря в мазутном гробу в вязком илу железнодорожных узлов,
полном пружинных рессор, солидола, сального креозота, дегтярных берез
и камеристок, пожирающих то ли торт, то ли навоз из благоуханных роз,
требовала глагола, но колыхающийся голод на январском свету
голубоватой лентой вздымался и опускался,
как исследуемая нагота беспальцевого неандертальца
глухонемого стона мглистого очень живого суглинка в день нег.
Остаточная святость — основная преграда на пути шторма бушующих денег.
Так что вы не ошиблись: философская фальсификация —
не более, чем философское масло, смазывающее узлы
скрипящих ветвей расползающегося смысла
и сочных прелестей ожерелья жемчужно-кислородной Оксаны.
Тайное общество фокусников и факиров знает принцип фальсификации
и высасывает фальсификаты трубочками из таза,
полного космических вод от талых комет и бриллиантовых описаний
божественной кармы спасительного дождя.
Надеюсь, у нашего племени больше не будет вождя.