На фото в рамочке

Старик с залысиной, с седыми волосами,
В рубахе в клеточку, поглаженной женой,
Смотрел на фото уж поблёгшими глазами
И, сидя, трогал свою бОроду рукой...

Вновь фото в рамочке стояло перед дедом
На том же столике, что сам он смастерил.
И рядом с фото, бок о бок, покрытый хлебом –
Стаканчик с водкой, словно памяти служил.

На старом фото... с пожелтевшими краями,
Стоял солдат в военной форме, молодой.
Он все года, пройдя с тяжёлыми боями,
Погиб за Родину в Берлине, как герой.

То был сынок их, и единственный на свете.
Детей с женой судьба им больше не дала.
А как хотелось, чтоб в избе смеялись дети,
Но жизнь другой дорогой к старости вела!

Старик был сам тогда на фронте и сражался,
Успел в боях пройти до Западной Двины.
Был дважды ранен: без ноги в бою остался –
Навечно память от прошедшей им войны.

Шептал старик себе под нос и прослезился,
Погладил фото, чуть дрожащею рукой:
”Все эти годы я, сынок, тобой гордился,
Твой Орден Славы в день Победы предо мной.

А мать хранит его на бархате в шкатулке,
В великий праздник из серванта достаёт.
Сейчас с соседкой вот... у моря на прогулке,
Часок на пристани побудет и придёт.

Стареем мы и доживаем свои годы,
Вдвоём верёвочка связала на века.
А в день Победы... даже в худшую погоду,
Я поминаю всех погибших из полка.

И по тебе вот... стариковская кручина –
Совсем молоденьким подался на войну.
Но ты сказал тогда мне прямо: ”Я – мужчина,
И защищать... мой долг от ворога страну!”

Ну что ж, сынок, поговорил опять с тобою,
Пока вот мать не слышит старческих речей...
Болею тоже, да и мучаюсь с ногою,
В деревне ж нет у нас, и не было врачей.

Не худо, бедно, всё ж тихонько ковыляю,
По дому мать всё управляется сама.
Но я по силам, чем могу, ей помогаю,
А там, как Бог решит и спутница-судьба...”

Об пол протезом стукнув, встал старик неспешно,
И стоя выпил, помянув однополчан.
В окошко глянул, ковыляли так потешно
Подружки-бабки по тропе, где был причал.