Упадок

1

Голые ветви плетью ударились в окно,
И твои глаза снова продрогли бессонницей.
Ночь; из рамы светило чёрное солнце:
Фамильный герб на перстне твоего предка.
Но силуэт, склонившийся над твоей постелью:
Ты узнал в нём свои черты. Перед тем как исчезнуть,
Он оставил серебряный поцелуй на твоём лбу.
Как часто этот лоб упадал в молитвенные ладони!
Но даже в минуты отчаяния не покидал ты отчего дома.
Отчего же тогда дрожали твои кости, когда
Окунался ты в глубину родовых преданий?
Только твоим нерождённым детям известен секрет
Упадка, потаённое кипение древней крови.
Неприкаянно бродил ты в ночи по нескончаемым
Коридорам, заглядывал в пустые комнаты,
Спускался по надтреснутым ступеням,
И когда ты проходил мимо зеркала,
Из твоих глаз на тебя взглянул кто-то другой.
Горько было тебе созерцать ветшание матери,
Её виски, подёрнутые сединой, последний шёпот.
Когда её не стало, у неё в лоне поселились пауки —
Твои новые братья. Как давно это было!
Переступив порог, ты уже знал: в последний раз
Ты видишь этот дом; последним был и ты сам.


2

Проворный полёт ворона, когда отстранённо
Шёл ты по заросшим тропам своего детства,
Глядя себе под ноги; но не оставлял ты за собою следов.
Даже змеи расползались в стороны с твоего пути,
Потому как чуяли: за тобою по пятам идёт
Мертворождённый.
Ещё в отрочестве ты потерял свою тень под сенью
Старого дуба: с тех самых пор ты не боишься слежки.
Тщетными были твои попытки поймать падающую звезду,
С которой доносились крики о твоём грядущем.
Луна, луна; опасливо нёс ты её ядовитый свет
В складках своего одеяния.
Из кустов блестели два серебряных глаза:
Наблюдали за твоей предрешённостью.
Нет-нет да пробегала в лесной синеве красная дичь.
Тогда воспоминал ты времена псовых охот;
Отцовский хохот,
Когда рассказывал он легенды ушедших веков.
На холме виднелись руины старинного замка.
Не твоя ли поступь некогда звучала в его залах?
Казалось, ты помнил картины, висевшие в его покоях,
Знал терпкий запах его погребов.
Но был он руинами ещё до твоего рождения.
Когда ты переправлялся через ручей, что за погостом,
Твоё отражение унесло течением.
Замшелость каменной стены и заржавелые ворота;
Среди крестов печально возвышался склеп.


3

Надо входом закатывалось расколотое солнце.
С удивлением отпирал ты железную дверь
Случайно найденным у себя в кармане ключом,
И пальцы твои одолевала дрожь.
Согбенный, нисходил ты по вековым ступеням,
Освящая себе дорогу церковной свечой;
Тихо было и незримо.
Но откуда взялись все эти крысы, что склабились
В твою душу из затхлых углов? Их тени
Напоминали тебе об опустошённых глазницах сестры,
Когда ты нашёл её спящей в лесу,
Неподалёку от муравейника, кишащего пиршеством.
Осторожно вошёл ты в просторную залу,
И на колоннах затанцевали знакомые барельефы,
Которые ты видел впервые.
Вдоль стен стояли саркофаги — семь.
Дрожа, ты выронил свой взор на каменные плиты:
Благородность имён и дат.
Давно позабытым показалось тебе слово,
Что выкрикнул ты про себя: «семья!»;
И эхо разлетелось под землёй: «семья!.. семь я!..»
С трудом отодвинул ты одну из плит, и перстень,
Болтавшийся на костлявом пальце,
Вонзился в твоё сердце чёрным светом. Белый скелет;
Он был когда-то твоим отцом. Не удивился ты,
Когда из темноты выступил ещё один саркофаг.
Никто-никто не покоился внутри, но на плите
Было неразборчиво высечено имя,
А на месте одной из дат зияло сегодняшнее число.
Умиротворённым выглядел твой лик, когда лежал ты
На дне своего прощания. В твоей груди дымилась рана,
Из которой беззвучно выливалась пустота —
Так похожая на поцелуй умирающей матери.