Последний из таракан

     Все умерли. Похоже, я избранный. Мне выпало жить за все грехи нашего подразделения славного отряда насекомых. Это люди так решили, что мы грешны. Дело в том, что нас было очень много – в этом грех тараканов. Мы никого не кусали, доедали людскую неаккуратность и прятались днём. Но большие люди со страшными тапками нас боялись. И очень не любили. Моя родня гибла ежедневно десятками в нашей только квартире. Иногда приходили дальние родственники и соседи. Мы упивались из щедрой ночной лужицы в раковине и пировали в хлебнице. Смерть была привычна. Все рождались для того, чтобы хрустнуть под тапкой. Никого не пугало это предназначение. Пугал дихлофос и прочие людские смертоносные придумки. Я наглотался всякого, но выжил, и теперь молю свои иммунитеты отпустить меня в вечность.
     У меня было много детей. Теперь яйца откладывать некому. Разве что, я свои отложил до поры. Вдруг подвернётся.
     Но у меня есть вечный мальчик. Такой же вечный, как я. Мне кажется, он обо мне догадывается, но его тапки я не боюсь. Он не злой – задумчивый. Я иногда захожу в его рюкзак и мы путешествуем. Однажды мы свалились в солёную воду. Фу, гадость. А этот балбес хохотал и кричал: море, я тебя люблю. Идиот, как можно любить эту солёную удушающую субстанцию? Мальчик тогда выгнал меня из рюкзака сохнуть. Зато я познакомился со смешным другом. Он бегает так же быстро, как мы, но боком. И любит это их "море!".
     Я люблю моего мальчика. Он не такой, как его девочки. Они его заставляли – и он нас травил. А сам он добрый. Правда, он не любит мух. Честно говоря, я их тоже не люблю. Зачем они так громко? Вот и поплатились.
     Мальчик никогда не отрывал крылья и ножки моим летучим братьям, но с мухами не ладил. Когда он был поменьше (мы тогда жили в другой тёплой квартире, нас гоняли, убегали к соседям и возвращались), он неожиданно решил проявить свою долю садизма, которая есть у всех людей. В большой спальне его папы и мамы возле трёх поворотных зеркал, жил круглый тихий бездельник. Они звали его градусником. Он был похож на маленький будильник или компас на короткой ножке. Мальчик мне всегда объяснял суть предметов. То есть, не мне, а брату, друзьям и родителям – но я же слушал.
     Поздней весной прилетали мухи. Мальчик устраивался за кухонным столом и выжидал. Глупая сонная дура садилась на стол и медленно ползала. Полураскрытая ладонь человека внезапным молниеносным движением зажимает в кулаке Первую муху. Она отправляется умирать в градусник. Мальчик снимает стекло, аккуратно поселяет на циферблат оглушённую муху и закрывает стеклом. Жертва жужжит, гадит и умирает. Ему жалко, но он не любит мух. Потом протрёт циферблат ваткой с ужасным запахом, а трупик в унитаз. И поёт: летите, голуби, летите.
     Мне сейчас хорошо. Я живу в пианино. Там всегда стоят банки с водой, а маленькая внучка мальчика часто оставляет мне после занятий вкусные крошки. Её поругивают за это, но она потихоньку хрумкает. И я.
     Когда девочка играет, мы слушаем. Мальчик улыбается и плачет. Я не умею плакать, но улыбаться научился.
     Мальчик всегда любил красивую музыку. Я это понял. У людей есть боги. А у нас?

2020