Память живёт в моём сердце

Уже давно я хотел побывать в месте, с детства запомнившемся своим спокойствием, размеренностью и простотой. Меня ещё на свете не было, а эта деревня жила: колхозники трудились на полях и фермах, в школьных коридорах звенели голоса и смех учеников, детский сад каждое утро принимал малышей, библиотечные книги на полках поджидали своих читателей… Конечно, обо всём этом я знаю только из рассказов деда и бабушки. Дом, в котором росла моя мама, а меня привозили в него на летние каникулы, давно продан, другой родни здесь не осталось. Но рядом, в соседней деревне, был дом, где провел своё детство мой дед.
Я медленно пошёл туда. Номер дома забыл (да и знал ли его?), но был уверен – он где-то там, в самом начале деревни. По пути мне встречались дома и с выбитыми стеклами, и наглухо заколоченные. От некоторых вовсе остались лишь закопченные печные трубы. Их заслоняли от любопытных глаз молодые деревца и кустарники, выросшие на пожарище. Может, и дом деда выглядит теперь так же? Всё-таки столько лет прошло… Кто знает, что меня ждёт там, куда я стремлюсь?
На скамейке под высокой липой сидел пожилой мужчина, искоса наблюдавший за мной. Поздоровавшись, я обратился к нему с вопросом. Без особой любезности он подтвердил, что иду я правильно. Но после того как я назвал имя своего деда, голос собеседника враз потеплел: «Внук, говоришь? Это хорошо, что приехал, не позабыл корней. Ещё домов пять по этой стороне пройдёшь, вот там его и увидишь».
У меня отлегло от сердца: значит, он цел. Я прибавил шагу. Несмотря на то, что прошло почти два десятка лет, узнал его сразу. Желтая краска на стенах кое-где облупилась от дождей и снега, выгорела на солнце. Да и осел он изрядно. Ворота покосились и стали заметно ниже. В детстве я, удачно подпрыгнув, мог дотянуться до самого верха – теперь мне пришлось пригнуться, чтобы попасть во двор. К тротуарам, превратившимся в труху, вплотную подступили заросли малины и чертополоха. Входная дверь в сени висела на одной петле и поскрипывала на ветру.
Я вошел внутрь, сразу попав в липкие объятия паутины, свисавшей с потолка. Здесь уже давно никто не бывал – пауки потрудились на славу, оберегая дом от вторжений. Через прохудившуюся крышу, чердачное окно и сквозь настил сеновала просачивался солнечный свет. Лучи падали на рассыпанное повсюду сено, прогнившие половицы и неизвестно откуда взявшийся мусор… Вот уж действительно, дому без хозяина оставаться нельзя.
Я без опаски поднялся по ступеням и коснулся ручки входной двери. Дома раньше строили на века, и я не сомневался в крепости лестницы. Переступив порог, я осторожно шагнул внутрь – в центре единственной комнаты половиц не было, и взгляду открывалась зияющая дыра подполья. Занавески на окнах, когда-то белоснежные, выгорели на солнце и посерели от пыли. Небольшая русская печь, несколько разновеликих зеркал, неподъемные шкаф и комод – вот и всё, что осталось в доме, который мне запомнился совсем другим.
Неожиданно за спиной послышался тихий стон-выдох. Словно застигнутый на месте преступления, я резко оглянулся. Но это всего лишь закрылась дверь…Сделав шаг вперёд, я увидел своё отражение в высоком зеркале, стоявшем на полу. Дом наверняка помнил меня десятилетним мальчиком, а себя – оживлённым и наполненным детским смехом.
Но всё же он остался гостеприимным: спустившись во двор, я увидел, как среди зелёных листьев подмигивают мне красные ягодки малины - последний привет уходящего лета. Склонив голову в поклоне и поблагодарив дом за угощение, я вышел из ворот, на которых сохранилась небольшая жестяная табличка с изображённым в центре топором. И вспомнилось, как в детстве я был уверен: этот значок говорит о том, что дед – хороший плотник. А иначе зачем вешать его на самом видном месте? Позднее я с разочарованием узнал: именно с этим  инструментом хозяин должен был спешить на помощь в тушении пожара, если он возникал поблизости…
Мне нужно было возвращаться в город, к повседневным делам и родным. Но с собой я уносил частичку того тепла, которое навсегда сохранится в моём сердце и памяти.
С. АЛЕКСАНДРОВ.