Жена моряка

Стихотворение написано на основе реальной истории «39 лет я ждала мужа из рейса», которую я эксклюзивно (ни до общения со мной, ни после героиня интервью не давала) делала как журналист. Она была опубликована в журнале «Единственная». История настолько впечатляющая, что мне не хотелось бы, чтобы имена Элеоноры и Всеволода Лопатюков были забыты. Поэтому после стихотворения я размещаю журналистский материал целиком.

«Не верну!» — выпевало море,
Отражаясь в глазах черным.
Дни текли, осыпались зори,
Небо слепло в ладу минорном.

Боль плескалась, вскипая солью,
С каждой смешиваясь волною.
Находили Греи Ассолей…
А Ее называли вдовою.

А Ее называли вдовою,
В пустоте тонул людный берег.
«Сева жив, — повторяла прибою, —
Ни на йоту в другое не верю».

… Небо с морем держали совет
Тридцать девять мучительных лет:
Приговор для любви отменен.
К Ней из плена вернулся Он.


39 лет я ждала мужа из рейса

Он отправился в далекий зарубежный рейс. Она осталась ждать на берегу. Через два месяца, в день рождения их малышки, по радио объявили, что весь экипаж взят в плен на Тайване. На дворе был мирный 1954-й. Те, которым удалось вернуться, заявили: остальные не приехали, потому что не хотели. Ее сердце чуяло: это ложь. Она не знала, жив ли Он, но ждала. Она умела ждать, как никто другой…

«ЧП» — «Чрезвычайное происшествие» — так назывался снятый по следам драматических событий на Тайване двухсерийный черно-белый художественный фильм. Прототипом Райского, которого сыграл Вячеслав Тихонов, стал муж Элеоноры Семеновны, Всеволод Лопатюк, хотя в аннотациях к фильму фигурировало имя совсем другого человека. И это далеко не самая большая несправедливость, которую пришлось пережить этой семье.

24 июня 1954-го, в ночь перед рассветом, гоминьдановцы захватили судно «Туапсе». Цель этой политической провокации соответствовала умонастроениям тех времен – пытками и унижениями заставить людей отказаться от родины. Моряков бросили в тюрьму и, истязая, заставляли подписать «отречение». 20 человек пошли на компромисс – кто раньше, кто позже. Кто-то потерял рассудок, пропал без вести. Трое «неподписавшихся» умерли на чужбине. Всеволоду Лопатюку повезло больше: пробыв в плену 39 лет, он вернулся к жене и дочери. Искалеченный, но живой. Пленник чудовища по имени международная политика СССР. Герой, ценивший Родину превыше собственной жизни. Родину, которая, в свою очередь, оценила его преданность 10 рублями прибавки к пенсии. Его вдове.

В красивых, благородных чертах 77-летней жены Героя — мудрость и глубоко затаенная боль. Пять лет ДО и шесть лет ПОСЛЕ – вот и все, что было им отмерено. Осталась только одна совместная фотография, сделанная после возвращения Всеволода Владимировича. Но Элеонора Семеновна благодарит судьбу и за это.

Роковой рейс

– В этот рейс Севочка отправился в должности кока, — вспоминает Элеонора Семеновна. — Хотя оканчивал мореходное училище (ШМО) и не раз ходил в море на различных судах по основной специальности — матросом. Но муж был дальтоником, что для мореходного дела серьезный недостаток. Устроиться поваром на «Туапсе» его уговорил начальник отдела кадров, ведь Сева заканчивал еще и кулинарные курсы. Судно отправилось в Китай, с которым в то время у СССР были напряженные отношения. Но то, как обошлись тайваньцы с советским экипажем, не могло присниться в самом страшном сне.

Через месяц после отхода «Туапсе» я поехала в Буялык, что в Кировоградской области, к подруге – Жанна предложила отметить там день рождения моей Леночки. Ей исполнялось четыре. Помню, в разгар торжества Павлик, Жаннин муж, вдруг нахмурился и выключил радиоточку – чтобы я ничего не услышала. Но вечером все же рассказал мне ужасную новость: судно захватили, а всех «туапсинцев» посадили в тюрьму… Я сразу же вернулась в Одессу, ринулась в пароходство. Там собрались все жены моряков из «Туапсе». Нам говорили, что это временно, что все уладится. Никакой достоверной информации о судьбе пленников не поступало. Зато пошли слухи, что на «Туапсе» якобы везли какие-то военные грузы для самолетов, хотя по спискам проходил отопительный керосин. Я даже думать об этом не хотела — прекрасно знала, что муж к этому не имеет и не может иметь отношения. Он обычный человек, никогда не занимавшийся политикой. Добрый, честный. Мы были знакомы с самого детства.

Свадьба без фотографа

С Севой мы когда-то учились в параллельных классах, а общаться стали уже после войны. Дело в том, что мы с мамой и моими младшими братом и сестрой уезжали в эвакуацию. Причем до Новороссийска добирались на том самом танкере «Туапсе». А семья Севы осталась в Одессе. Потом мы вернулись, и оказалось, что нашу одесскую квартиру заняли другие люди. Пришлось искать другое жилье.

Когда мы совершенно случайно встретились, Сева уже плавал, а я работала секретарем в бюро контроля и переводов на Главпочтамте. Он меня сразу узнал, хотя последний раз мы виделись в четвертом классе. И хотя до него я встречалась с парнем, Сева оказался тем самым единственным мужчиной, который, как говорят, предназначен именно мне. Ухаживая, был внимательным, щедрым. Дарил часы, блузочки шелковые. Девчонки завидовали: ах, какие подарки! Через год свиданий мы поженились, нам было по 21 году. О сватовстве до сих пор вспоминаю с улыбкой — мы с Севой накануне повздорили, и тут приходит его товарищ: «Быстро собирайся, Сева тебя ждет!» – «Зачем?» – «Нужно». Оказалось, все готово для регистрации! Мы расписались в загсе на Молдаванке. Свадьба была скромной — без фотографа и белого платья. Тогда можно было только мечтать об этом – время тяжелое, послевоенное.

Жили мы очень дружно, в тесноте, да не в обиде – моя бабушка выделила комнату-пенальчик, сказав: тебе – комната, мне — кухня. Материальным достатком похвастать не могли, и все же Сева настоял, чтобы я ушла с работы. Я на тот момент трудилась в цеху, набивала цифры для клейма животных. Это довольно утомительное и кропотливое занятие: в крохотные такие, как тростинка, иголочки попадать молоточком. Уволившись, вместе с Севой сходила в рейс по «крымской-кавказской» – все на том же «Туапсе». Жили в одной каюте: капитан в порядке поощрения разрешил нескольким семьям моряков такой совместный вояж. Вскоре на свет появилась Леночка, которую муж обожал… Золотое было время… Помню, на годовщину свадьбы мы с Севой пекли свои первые паски – в четыре руки. «О, совместная жизнь будет удачной: паски получились хорошие», — радовался тогда верной примете Севочка… Кто бы мог подумать, что мы скоро расстанемся на долгих 39 лет…

В ожидании

День за днем жены несчастных моряков обивали пороги пароходства, и все без толку. Мы даже не могли добиться сведений о том, живы ли наши близкие. Наконец в один прекрасный день, через 13 месяцев, лед тронулся: стало известно, что возвращается первая партия «туапсинцев»! В основном из начальства – капитан, старпом… Я бросилась их встречать, а потом горько пожалела об этом. Потому что они заявили: «Остальные не приехали, потому что не хотели». Я не поверила ни на миг. Бог им судья, им так, наверное, велели говорить... Но с тех пор я не могла общаться с «возвращенцами», хотя прежде со многими из них у нас были теплые отношения. А вот с подругами по несчастью — женами моряков, которые, как и мой Севочка, не вернулись, мы крепко сдружились… Между тем пятерых вернувшихся моряков вдруг посадили в тюрьму, потом судили и оправдали. Я не понимала, что происходит… Еще меньше понимала маленькая Леночка, которая все время спрашивала, где ее папа. Во все инстанции она ходила со мной, после чего, увидев мои слезы, и сама начинала плакать.

Надо сказать, пароходство не совсем отвернулось от нас — мне перечисляли зарплату мужа, обеспечивали раз в год бесплатным билетом на пароход, а еще дали комнату в коммуналке, в «моряцком» доме. С соседом нам не очень повезло. Вот бывают же люди, которые ребенку никогда ласкового слова не скажут… Так он как с рейса приезжает – Леночка в слезах… Она ведь все папу ждала.

Пришлось столкнуться и с настоящим отчуждением. Кое-кто попросту боялся общаться с нами. Опасность витала в воздухе: сажали ведь за что ни про что. Я, конечно, не настаивала: находились и люди добрые, понимающие.

…Шли дни, месяцы, годы. Я устроилась на работу в книжный магазин. Леночка пошла в школу. Работа, ребенок и ожидание Севы – этим была заполнена жизнь. Замуж я не собиралась, и в мыслях не было. Хотя предложения мне делали, и даже Леночка была «за». Но я говорила: «Нет, папа жив». Сердце чувствовало… Несмотря на то что не было ни письма, ни весточки все эти годы… Единственное, что я себе позволяла, когда дочка выросла, — уезжать в отпуск… Я была уверена, что Сева приедет — рано или поздно… Человека ближе и лучше мужа для меня не существовало.

Чтобы отвлечься от тяжких мыслей, я пошла учиться в книготорговый техникум. Оканчивала его одновременно с дочкой, которая училась в экономическом вузе. Заняла в своем книжном магазине должность заведующего. Жизнь шла своим чередом: Леночка вышла замуж, родила сына Сережу. Обитали мы уже не в коммуналке, а в трехкомнатной квартире вместе со свекровью: после нелепой смерти Севиного отца от аппендицита мы обменяли жилплощадь и соединились с ней. Соединились в ожидании…

Дождались. И это было оглушительным, невозможным счастьем.

Возвращение

Однажды осенью Леночка позвонила мне на работу: мама, нужно, чтобы ты срочно приехала. Я быстро закрыла магазин и с колотящимся сердцем помчалась… В гостинице «Красная» меня встретили китайцы: «Хотите ли вы забрать своего мужа?» Согласна ли я??? О чем вообще речь? От волнения все вопросы застряли в горле…

Знаю точно, что не наше государство работало над этим. Это Китай пытался наладить отношения с Союзом и проявил инициативу.

День встречи был назначен заранее – в феврале, на китайский Новый год. Раздался звонок. Я распахнула дверь: «А где же Сева?» – «Внизу». В чем стояла, в том и побежала. Сева сидел в инвалидной коляске, глянул на меня и… произнес: «Старая!» (Элеонора Семеновна заразительно смеется). А я ему: «А ты молодой?» – «Такой же».

Совершенно не помню, о чем мы говорили в те первые минуты и часы. Плакали вместе. Севочка уходил – дочке было три годика, вернулся – внук уже в пятом классе…

Годы истязаний

Севочка не любил вспоминать о пережитом, но и тех эпизодов, о которых он рассказал, достаточно, чтобы волосы встали дыбом… В самом начале плена он все о капитане заботился – обязанности кока выполнять пытался. Сева нес ему еду, а в него стреляли… Потом эту жуткую картинку опишет в своей книге другой член экипажа, почему-то выведя в главном герое себя. Очевидно, этот человек не рассчитывал, что Сева вернется и всплывет правда…

Заключенных пытали, применяя древние методы истязания. Тайваньцы вообще очень жестокие. Вставляли между пальцев четырехгранные палочки, привязывали ноги к скамейке, пропускали электрический ток, устраивали имитацию расстрела возле вырытой могилы… Сажали людей в яму и мочились на них. Били по члену, подкладывали в еду возбуждающее, чтобы сильнее хотелось женщину, чтобы было еще тяжче… Все это с одной целью – добиться отречения. Им нужны были доказательства того, что не так все хорошо в СССР, раз люди за границей остаются. Некоторые моряки пошли на компромисс, поставили свои подписи на бумажке и уехали – кто в Америку, кто в Бразилию, кто в Израиль. Чтобы потом окольными путями вернуться на родину. Сева ребят не осуждал, но для него такой вариант было неприемлем. «Я поеду только домой» — неизменно говорил он. За эти годы в тюрьме он пережил два инсульта. После первого обездвижел, три года лежал бревном в комнате без окон и дверей, в которой была сумасшедшая жара. Изредка приходил солдат, обтирал его тряпкой и, как собаке кость, бросал еду… Потом на нервной почве, на энергии протеста Севочка поднялся – пока его не свалил второй инсульт…

Вместе навсегда

Сева не мог двигаться, у него была нарушена речь. Я учила его говорить и немножко ходить – всему. Каждый день — тренировки, массажи. Его характер не изменился, он не стал, как многие тяжелобольные, брюзгой. Был благодарен за заботу, пытался иногда шутить на тему, что я его дождалась, как Пенелопа… Был неимоверно счастлив, что приехал, все повторял: «Я у себя»…

Бывало, выйду на улицу, а он в окно меня высматривает и просит: «Ты же знаешь, что я волнуюсь, не задерживайся». Как-то спросил: «Ну что ты всегда маникюр делаешь и губы красишь?» «Севочка, — отвечаю. — Кто мне привозил косметику самую хорошую? Кто меня к этому приучил? Вот с тех пор по-другому не могу».

Фильм «ЧП» Сева даже смотреть не хотел, потому что эта картина – сплошная ложь советской пропаганды. К тому же прототипом Тихонова был Сева, а в титрах была указана фамилия совсем другого человека. Мой муж не нуждался в этой печальной славе, ему нужна была правда!

Но Сева ни о ком из товарищей не сказал худого слова. Никогда. И китайцев не возненавидел. Не такой он был человек. Когда мы с ним отдыхали на межрейсовой базе моряков, там китайские врачи оказывали медицинскую помощь. Сева понимал их язык, переводил мне. Но вот массажи и иглоукалывания восточные никакого облегчения ему не принесли...

Сева так ничего и не подписал и пробыл в неволе дольше всех. Остался один и за всех отвечал… Между тем мы еле-еле добились пенсии — спасибо военкомату. Никаких других льгот, материальной компенсации от пароходства — ни-че-го… Да что там говорить, «туапсинцев» только в конце 90-х реабилитировали. Чиновники долго разводили руками: мол, не было аналогов, знать ничего не знаем…

Севочка ушел от нас в 1998 году. У него и зрение было плохое, и давление высоченное. Но он никогда не жаловался, как бы ему не было плохо.

Даже когда его настиг третий инсульт, на мой вопрос «Что у тебя болит» он мужественно ответил: «Ничего». И хотя я не поверила и срочно вызвала соседку-врача, прожил Севочка всего несколько часов… Никогда не забуду, как измеряю ему давление, радуюсь: «Севочка, уже маленькое». А он меня не слышит… Это он уже умирал. Последнего разговора у нас не было. Никто не собирался умирать, мы собирались жить да жить…

Он был лучше всех. Я то и дело узнаю его в ком-то на улице и в правнуках – малышах-близнецах Владе и Елизавете… Я знаю: ТАМ мы будем вместе. И благодарю судьбу за то, что встретились здесь.