таяние дали

я пробираюсь сквозь
маску, и она ранит
меня изначально.
высвечиваю я полость,
и она пищит,
утопая.

конверты сочтены,
и шепот доходит
до самых крайних
точек прихоти.
я жду, я обвиняю,
кто-то лезет в жилу.

состязается что-то,
сношается что-то во мне,
может быть,
это песок,
может быть,
тень песка,
тень тени.

я умножаю глаголы,
они же кличут меня на урожай,
на собирание камней и планет.

сочтены работы,
сочтены.

ветер гнет мои нервы,
и ядом прыскает
осколок радуги
под моей стопой.

в ключе пепел ,
в ключе желание.

робость превыше песка,
превыше его двойника.
ячмень созидает,
гордо развеваясь,
обветриваясь снегопадом.

по морю гуляет вошь,
ребячливо ворчит она,
лоскутами обзаводится,
першит в сугробах,
чаянию внемлет не спеша.
в сумраке
рожденные,
падают сизые звезды.

где-то там далеко тают ветра,
тает безнадежный улов.
мы ждем, не вмешиваясь,
восклицаем, озабоченные:
"утони, тьма! подай нам свое логово,
мы его продиктуем ,мы его наверстаем!
попадись, заклятие,
в наши тихие лассо,
зачни, погода, свою
муку! поезд ,скорый поезд!
ошалело верши, продолжай
пути, укрощай ожидание!"

мы скромно ложимся спать,
но безумие дьявола тревожит наш сон,
как надоедливая муха.
мы встаем и начинаем плясать,
добывая время из скорлупы и
поедая его.
оно тонет в нашем вальсе
и обезоруживает токи
блаженства.

гордо реет что-то,
блеклое, пасмурное.
мы поем эту песню,
чтобы забыть ее,
но она, как та муха,
очень назойлива,
хлопая своей перочинной
утварью.

я отдаю себя веянию булыжников,
я гальку заштопываю
спальными дельфинами,
но они выскакивают из
моих рук,
и уходят королями
глубины в беспрепятственную
даль.

я плавлю эту даль,
и она тает,
растворяясь
в запредельном видении.