Сражение

Насчет информации скрепок, шкур от яблок без имени,
Словно в фас или профиль прижаться к стене и ждать выстрела.
Покачнувшись в стихии воды или почвенного неравенства,
Навсегда превзойти сверхбогов человечества или остаться собой

Как один посреди трех берез чешуей обрастая, врастая в землю,
Ползти по весне и по книгам, которые держат твое нутро
В западне, цепях, разорванных тряпках, сражение за сражение.
Как и огонь свечи - постоянно качающийся маятник правды и лжи.

Посмотри в окно, там тебе светят фонариками, рукоплещут победой над злом.
Доброта как песня о сбежавшем маленьком принце из замка волков,
Что кусали его за руки, которыми он убивал спокойно детей.
И все помыслы, не нужны как сакральные тайны,

Что в принципе ничего не меняет в тени, то есть истина это тень.
Да и я - беспокойно громящее зарево сна и боли, ничего, что более
Лишь объясняет судьбу человека сорвавшегося с оков февраля.
На стекле гвоздем начертил треугольник, и он исчез,

Искоренился, с листа, с обоймы, версты до зимы, что швы
После страха дней, металлический клещ воткнулся в журнал.
И болезни Лайма разошлись по столам, по углам, по кухням.
Я жив. Достояние черных стихов пока еще не придумано,

Но постоянное плавание в пустыне врагов дает новый свет.
И за ним побегут все больные, порезанные, прокаженные,
Выжженные, обретут свои знаки, значки, медали войны.
Область тьмы, обращение к ветру, пространству и небу,

По зашитым тканям, ногами с обветренной головой
Ходить и носить информацию с зоны закрытых ртов.
Мои ноги не чувствуют жар Земли, после музыки гор.
И я ухожу домой, в обретенное временное пространство,

В уголок, как бронзовый век, снится северный блик,
Запах чая на кухне тревожит лицо, словно нервы хоть что-то значат.
Сиденье качается в ритм стола, который привязан к кровати,
А кровать неотделимо связана со стеной, а стена держит дом.