Рассказ к 9 мая. Митя. Часть II

- Теть Нин, мои меня ждут, я тебе завтра еще позвоню. Пока!
Собирается на урок. Сумку – на плечо, тетрадки – в охапку, мелочь на автобус – в кулаке. Остановка рядом, пару шагов пройти.
Город уже пятнадцать лет как дышит полной грудью. Ожил. Выросли новые дома, стоят могучими великанами. У людей - улыбки на лицах, только память иногда подводит: нет-нет да и бросит в спокойную воду камень воспоминаний. Детишки бегут с портфельчиками, торопятся к первому звонку. Перед входом кто-то чуть с ног Ольгу Владимировну не сшиб.
- Ой-ой, богатырь, красну девицу так снесешь!
Мальчик лопочет, извиняется.
- Ну ладно уж тебе, бывает. Иди в класс, звонок скоро.
У нее в подопечных – 2 «б». 15 ребятишек, все старательные, послушные. А у Ольги Владимировны какой класс ни возьми, где она уроки проводит –  прямо умнички и умницы маленькие: слушаются, все задания выполняют, отвечают охотно. И всех она любит, но своих пятнадцать воробьев – особенно.
Давно только Славы Рыбакова не было. Уже две недели болеет. По телефону отвечает все время только бабушка. Папа не может говорить – занят, работает.
И вот пятнадцатого марта Слава возвращается. Глаза пустые, сам вяленький. Ольга Владимировна напугалась, но улыбается, весь класс в кружок собрался, здоровается, по плечам хлопает. А он чуть не плачет.
- Славка, что же ты? – спрашивают.
- У меня мама умерла, - говорит. - Долго-долго кашляла – и умерла.
Тишина гробовая. Девочки носами зашмыгали, мальчики, не зная, что делать, вернулись за парты. Ольга Владимировна опустилась перед Славой на колени, обняла крепко-крепко, сама еле слезы сдерживает.
- Славочка, милый…
Он обвил ее шею ручками, слезки потекли, пиджак мокрый стал.
- Я позвоню к тебе домой, пусть тебя заберут.
Позвонила. Трубку снял папа.
- Ольга Владимировна, Вы извините, что мы Вам не говорили ничего… Да я и правда на работе почти все время пропадал – не мог смотреть на сына, на ее вещи. Вот только в себя приходить начал. Я заберу его сейчас.
Она повесила трубку. И подумала: «Голос… Откуда я его знаю?».
Через полчаса постучались в классную комнату.
- Заходите, Дмитрий Михайлович!
Зашел. И Оля указку из рук выронила.
- Митя?
А тот еле удержал в руках портфель.
- Ольга Влад… Оля? Быстрова Оля?
Все в классе затихли. Понимали, что что-то очень важное происходит, даже дышать боялись.
Он. С тем же «пузырем волос». С теми же глазами карими. Митя, Митя Рыбаков!
Слава к папе подбежал, папа его на руки подхватил. Погладил по голове, а сам на Олю смотрит. И оторваться не может. Спасительница его перед ним! И ведь не изменилась ни капли, только морщинок вокруг глаз прибавилось.
- Славочка, - говорит, чуть дыша - это Ольга Владимировна же меня тогда… на войне. Я тебе про нее рассказывал, помнишь?
Та стоит, ни слова выдавить из себя не может. И радость неземная, и печаль в одно смешались.
- Оля, ну дай хоть руку тебе пожму!
Не сдержалась – сама зарыдала, подбежала к нему.
- Живой. Господи, живой…
Вот так стояли втроем и плакали. И дети вместе с ними плакали. И директор зашла в класс – и тоже плакала.

…

- Бабушке спасибо, всем отвечала, хотя сама уже и говорит мало, и ходит тяжело.
Митя вздыхает и снова по волосам пальцами проводит. Слава сидит на коленках у него, перебирает в руках бумажного журавлика.
- Ты так в детском доме и жил потом? – спрашивает Оля. Они уже по третьему разу чай пьют, а до того времени в воспоминаниях только сейчас добрались. Оля их со Славой к себе пригласила. Дочка в школе, муж давно с ней не живет, да и дочку не навещает.
- Да, до восемнадцати. Потом институт. Отучился на инженера. Там и с Аленкой моей познакомился. Из параллельного потока была. Она как приладила деталь к детали на практике перед первокурсниками – так и у меня внутри все приладилось. А еще она…
Замолчал. И как-то неловко на нее посмотрел.
- Что? – так же посмотрела Оля.
- На тебя была похожа. И внешне, и характером. Тоже боевая, тоже…красивая.
Оля немного резко встала со стула и понесла пустые чашки к раковине.
- А как же летчик твой? – спрашивает Митя. – Он – твоей Маши папа?
- Нет, не он, - говорит. И тайком утирает слезинку. – Николай разбился тогда, когда с письмом моим для сестры полетел.
- Прости…
Оля утирает еще одну слезинку.
- А мужа моего звали Саша, - переводит разговор, - мы с ним на курорте встретились.
Хоть и не любит его давно, а воспоминания о первой встрече все равно теплые. Улыбается, ставит чашки сушиться, возвращается за стол.
- Он по дорожке шел к гостинице, а дорожка мокрая от дождя была. Я там недалеко прогуливалась. Чувствую, что глазами меня сверлит. Поворачиваюсь – и тут он прямо на спину шмякается. Я – к нему, помогаю встать, а он хохочет, говорит: «Вот до чего красивые девушки доводят! Так и перелом заработать можно!». Ну, уехали с того курорта вместе.
Слава убежал в комнату играть с журавликом. Непонятные были у взрослых разговоры. Да и про маму не хотелось слушать, до сих пор больно. С ее ухода только месяц прошел, еще не привык.
Митя напряженно вздохнул.
- А чего же расстались?
- Ответственности испугался, - отвечает Оля. – Как я ему сказала, что ребенка ждем, так он и сник. А до этого на руках меня носил. Месяца два ходил надутый, я и так, и эдак пыталась как-то наладить все. Потом уже не выдержала, напрямую спросила: «Саш, скажи честно, ты хочешь этого ребенка или нет?». «Мне ты нужна, - сказал, - а то, что там у тебя в животе сидит…». Не договорил, но я и так все поняла. На том и порешили: никаких абортов, а ребенок останется без отца.
Оля потерла висок как раз в том месте, где у нее была тогда рана. Митя снова вздохнул и снова запустил пальцы в волосы.
- Вот оно что…
- Кстати, - вдруг обронила Оля, - он внешне был очень на тебя похож. Слава Богу, что характерами вы не сошлись.
Митя поднял глаза.
- А ты…ты вспоминала меня? Хоть иногда.
- Вспоминала, конечно. Очень жалела, что так и не нашла тебя. Сестру ведь мою убили там, в Москве. Я осталась у тети Нины жить, а никто почему-то не смог мне сказать, в какой детский дом тебя отправили.
- Мы же тогда еще переезжали часто, в более безопасные места, всем учреждением, - грустно улыбается Митя, - так что уж точно ищи-свищи, днем с огнем.
- Ну а ты меня вспоминал? – спрашивает Оля. И почему-то очень хочет, чтобы он ответил так же, как она.
- Вспоминал. На меня Аленка даже иногда обижалась, говорила, что я про тебя говорю другим чаще, чем про нее. И я все время ее убеждал, что ей так только кажется. Но потом остывала, понимала, что если бы не ты, не было бы меня с ней рядом, и не вспоминать тебя я не могу. Эх, не хватает нам ее…
Они еще немного посидели, только уже без чая. И без разговоров. Просто слушали, как Слава топает по полу в своих красных носочках, гоняя белого журавлика.
…
Еще месяц ходил Митя к Оле в гости, порой – без приглашения. Просто оказывался у дверей, и Оля его пускала. Чай, сушки, иногда в карты играли. Через два часа уходил. А в воздухе еще долго плавал аромат его одеколона.
А в июне, встретив Ольгу Владимировну с работы (ученики на каникулах, а она просто школьными делами занималась, отпуск только в июле начинался), собрался с духом и спросил:
- Оль… Не хочешь в кино со мной сходить?
Оля чуть не подпрыгнула. От счастья. Но сдержалась. Учительница, не солидно.
- Смотря на какое кино.
- На комедию. Говорят, хорошая.
Да ей неважно было совершенно, какой там жанр. Важно, что пригласил. И вот понимает головой, что он ее младше, что она ему в сестры старшие больше годится, что…да много чего. А вот сердце этого не понимало. И не хотело понимать.
Так что в кино они пошли. Оля от души смеялась, а Митя все полтора часа просидел, глядя, как она смеется. Вообще не запомнил, о чем там был фильм. И потом, когда провожал ее домой, только так, для приличия смеялся над сценами, которые она пересказывала.
Ничего не мог с собой поделать. Влюбился. По уши.
У подъезда остановились. У нее в глазах все еще стояли слезы от смеха. Митя подумал: «Все бы отдал, только бы еще минутку на нее посмотреть!». Но вслух не сказал – постеснялся.
- Спасибо тебе, Мить, давно я так не хохотала! – улыбается Оля. Потом протягивает ему руку, чтобы попрощаться. А он – руку свою за спину и головой мотает. Понял, что тут уже не до стеснения, надо идти на абордаж, больше не может.
- Чего ты?
- Оль… - шепчет тихонько. И подходит ближе. – Делай со мной, что хочешь, только если не поцелую тебя – никуда не уйду.
Она так и опешила. Жар к щекам хлынул, стоит – не шелохнется.
- Мить… не могу… ты что? И так стыдно, что в вашу жизнь вторглась.
Не выдерживает. Рывком хватает ее за плечи и пристально смотрит в глаза.
- Ольга Владимировна, Вы, как Вы выразились, «вторглись» в мою жизнь, когда мне 10 лет было. Если бы не это Ваше «вторжение», у меня бы не было этой самой жизни. Я бы не встретил Алену, у нас бы Слава не родился. И вот сейчас, я более чем уверен, Аленка изо всех сил старается снова сделать меня счастливым. Не лишайте меня этой возможности, а ее – благого дела. Так что или  я Вас поцелую, или буду тут до самого скончания века сидеть, пока Вы ко мне не придете.
Оля – как рыба: рот открывает, а сказать ничего не может. Но и не вырывается. И Митя расценивает это как согласие. И целует. Сильно. Как целуют только любимых.
…
Слава держит Машу за руку, рассказывает ей анекдоты. Маша смеется прямо как мама. Чуть цветы из рук не роняет.
- Эй, Петрушка! – кричит ему Митя. – Ты сейчас Машу без букета оставишь. И без живота – он у нее лопнет от смеха.
- Да пусть хохочет, - говорит Оля. – У нее ручки цепкие, не пропадет букет.
Они идут по главной площади. Вокруг шумит людское море. 9 мая, великий праздник. Все улыбаются, машут. Играют песни, в парке неподалеку  - полевая кухня, огромные кастрюли. Слава с папой там две порции солдатской каши умяли. Чуть дальше – палатки с мороженым и сладкой ватой. Мама с Машей потихоньку слопали две порции розового облака и потом еще долго ходили чумазые от уха до уха.
- Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой… - поет Маша. Ей солдат подпевает, за ним – другой, потом целый отряд песню подхватывает. Маша гордо задирает нос. Вот, говорит, смотрите, сколько со мной народу поет!
Оля с Митей улыбаются и тоже начинают петь вслед за дочкой. Только Митя строчку меняет постоянно, вместо «Катюши» поет «Олюша».
- Пап, ну там по-другому! – стучит ножкой Маша.
- А у тебя мама вот как вышла на крутой берег, так я, орел, и прилетел! И чего это я буду про Катюшу, когда у меня тут Оля? – отвечает Митя и целует жену в щеку. Та смеется и к плечу крепкому прижимается.
Город празднует. Вспоминает. Обнимает домами, флажками и деревьями.
А Оле давно уже не снятся гул самолета и железная кровать. Она счастлива. И Митя счастлив.