Медогонка

 Сколько раз уже видит Ева в саду под яблоней большую приземистую тумбу из толстых, широченных досок. Тумба некрашенная, древесина от дождей посерела, но всё ещё крепкая, без гнили. Посередине столешницы тумбы вырезан огромный круг, так что, Ева считает, применять и использовать тумбу проблематично. Ничего на неё не поставишь. Если только кружку на уголок. Даже прятаться в ней совершенно бессмысленно. Любой водящий увидит, как только подойдёт на расстояние четырёх шагов.
    Ева уже посадила себе на ноги несколько синяков, ударившись о скруглённые углы тумбы. Тут, конечно, не тумба виновата, а Ева. Ходит спокойно она лишь по особым случаям и, обычно, рядом с бабушкой - в гости, на поминки, в магазин. В остальное время Ева бегает. "Только пыль из-под копыт!" - похохатывает бабушка. Еву это выражение тоже смешит, потому что кроме сандаликов или тапок на ногах у неё ничего нет. А то и вовсе ничего нет - бегает босая.
    Вот и сейчас она прибежала в сад, проверить, не созрел ли винариус. "Летняя яблоня, нежная. Бережности требует. Яблоки с неё зиму не лежат", - бабушка всё про свои яблони знает. Конечно, не лежат. Как они будут лежать, если даже незрелые яблоки с этой яблони - вкусные. Без кислинки вообще. А уж спелые  такие сладкие и сочные и выдают такой аромат, что чуешь за километр, от двери двора - точно.
    Ева становится на тумбу, с неё дотягивается до нижней ветви, подтягивается, перебирает ногам по стволу и - о-па! Уже на верху. Тянется к ближайшему, зелёному ещё, яблоку. Слышно, как дверь в сад хлопает и гремит крючком, на который её запирают. Бабушка идёт. А она не разрешает по яблоням лазать. Ева скоренько повисает на ветке на руках и спрыгивает. И стёсывает ногу о внутреннюю кромку столешницы тумбы. Шипит от боли и зуда в свежей ссадине и выбирается из дыры.
- Что, слазила уж?
Бабушку не проведёшь. Она всё видит, даже когда ты её не видишь. А ругает редко, отчитывает иногда за баловство.
- Дай-ка гляну, чего ты там себе наобдирала.
Ева садится на тумбу, поднимает ободранную ногу, бабушка склоняется над ней.
- Помой иди с мылом. И подорожник вот - тоже помой и приложи к ссадине. Пройдёть. До свадьбы заживёть.
    Прежде чем бежать мыть и прикладывать, Ева должна кое-что выяснить. Она стучит ногой  по боку серой тумбы.
- Ба, а зачем тут эта штуковина?
Бабушка присаживается на край тумбы, гладит угол столешницы рукой.
- Это Тиша делал. Медогонка. Опора под медогонку. Пасечник был. Сад-то он посадил. Да к самому Мичурину ездил учиться, чтоб сад такой вырастить. Всё по науке делал. Ульи ещё тут стояли. Много. Да с пчёлами-то не справлюсь, мороки много. Нету теперь. Вон, видишь, маленькую такую яблоньку? Зимняя полосатая. Яблоки даёт через год. Год есть, а год и не цветёт. Крупные. До октября зреют. Такой и нету больше ни у кого. И винариус... его любимый. Для меня сажал. Стараюся, чтобы сад, как при нём...
    Тиша - бабушкин муж. Дед Евы - Тихон Яковлевич. Она его никогда не видела, он умер, когда ещё мама Евы не выросла большая. Он воевал с немцем на первой Мировой войне, на германской. Там лёгкое потерял. На Ипре. Бабушка вздыхает. Ева встаёт и, широко разведя руки, обнимает её. Прижимается щекой к бабушкиной щеке. Крепко. Бабушка ласково похлопывает Еву по спине.
    Теперь Ева словно оказалась в саду впервые. Смотрит и видит его не так, как раньше. Бабушка держит сад в идеальном порядке, ухаживает, пропалывает, рыхлит, навозу подсыпает, траву окашивает, ветви обрезает, малину осенью подвязывает. До Евы доходит, что она делает это не только ради порядка, а в память, с любовью! Ева представляет, как ходил тут дед Тиша. Высокий, плечистый, в белой рубашке, как на том фото в горнице над диваном, и в серых брюках. Всё здесь его руками сделано, начато - посажен по плану и толку сад, поставлен забор, сколочена подставка под медогонку. Ева вдруг замечает, что тумба не только прочная и большая, но и красивая. И углы у неё скруглены, и широкие ножки соразмерные, и круг выпилен идеально.
    Ева гладит сделанную дедом медогонку и, кажется, чувствует его ладонь. Натруженную, шершавую, тёплую и добрую.