Мне страшно

Начало двухтысячных.  Еще только-только начинаем отходить от шоковых девяностых, когда  вместе со страной рушилось все: предприятия, нравственность, устои, семьи. Работы становилось все меньше и меньше, а проблем все больше и больше. В поисках лучшей доли матерям и отцам приходилось уезжать на заработки в другие, иногда далеко не близкие города, оставляя своих детей, не зависимо от возраста, на бабушек.
 
Не обошла эта участь и мою семью. Едва моей внучке исполнилось три годика, как маме ее повезло найти работу в соседнем, более развитом городке, и наша обожаемая внуча осталась с нами. Разлуку с мамой она перенесла спокойно, только все время спрашивала меня, когда наступит пятница – по пятницам вечером приезжала на выходные мама.

Мне конечно хлопот значительно прибавилось, так как теперь, уходя на работу, я заводила  девочку в садик, а вечером спешила забрать ее. А ведь надо было еще накормить ужином семью, на всех постирать и так далее. Но Алинка была девочка не очень требовательная, могла спокойно часами играть в спальне с множеством своих кукол и мягких игрушек или смотрела наши советские мультики, кассету с которыми мы специально для нее приобрели. По телевизору мультиков тогда показывали не  очень много, да и то в основном иностранные, а нам не хотелось, чтобы ребенок смотрел всякую лабуду.

Ввиду моей вечной занятости все воспитательные беседы с внучкой проводились мной в основном в то время, когда мы шли в садик или из садика. По дороге в садик мы, правда, все больше молчали из-за того, что ребенок  шел полусонный, зато по дороге домой  Алина заваливала меня своими рассказами о тех событиях, которые произошли за день.

Однажды, когда я одевала внучку, чтобы идти домой, заметила, что она не в настроении. На мои вопросы отвечала неохотно, когда я попыталась ее развеселить, она никак не среагировала.  На улице я спросила, не обидели ли ее сегодня в  садике. Алина отрицательно покачала головой.
- Тогда почему ты такая невеселая, - спросила я.
- Потому что мне страшно, - ответила девочка со слезами на глазах.
-А от чего тебе страшно? Вам страшную сказку читала воспитательница? – уточнила я, зная впечатлительную натуру ребенка.
- Нет, она хорошую сказку читала. Про Дюрьмовочку ( так Алина называла Дюймовочку , видимо так ей слышалось).
- Тогда почему тебе страшно? И чего ты боишься? Грозы зимой не бывает,- попыталась я успокоить ее, так как знала, как панически боится грома внучка.
- Нет, мне не от грозы страшно. Мне страшно, когда мне сон плохой снится.

Я скептически отнеслась к ее ответу. Ну, какой сон плохой может сниться ребенку, которому едва исполнилось четыре года, и который ничего плохого в своей жизни не видел. Даже по телевизору, потому что мы старались не смотреть при ней никаких ужастиков или фильмов про войну.  Да и некогда особо было проводить время у телевизора, имея достаточно большое подсобное хозяйство и  несколько огородов, расположенных за городом в разных местах – выживать старались, кто как может.

- И что же такого страшного тебе приснилось? – с улыбкой спросила я.
- Война. Мне всегда война снится, и мне страшно. Вот когда сегодня был тихий час, мне снова приснился этот страшный сон.

Ответ Алины, честно говоря, поставил меня в тупик. Какая война? Откуда она может что-то знать про войну? Я думала, что она еще и слова-то такого не знает.

- И что тебе снится про войну? – меня уже просто разбирало любопытство узнать хотя бы то, что вкладывает  четырехлетний ребенок в понятие «война».

Но то, что поведала мне девочка, просто повергло меня в шок.

- Бабушка, я давно тебе хотела рассказать про сон, но забывала.  Думала, что он мне не приснится больше, а он все снится и снится, снится и снится. И мне от него страшно. Ну, вот слушай. Сегодня на тихом часе, как я только заснула, мне опять и приснилась  война.  Вот мы все  были в деревне, а тут стали громко кричать, что немцы пришли. Потом народу много собралось, все кругом плакали, кричали, а немцы стреляли. Мы все побежали по полю прямо к лесу. Было так страшно, я думала, что меня догонят и убьют. А потом прилетел самолет и стал сбрасывать бомбы. Они прямо на нас летели, и мы еще сильней испугались, и побежали назад, в деревню. А там горел дом, и спрятаться было негде. Я побежала к подвалу, чтобы там спрятаться. Открыла дверку и по ступенькам вниз сбежала, а потом увидела, что на последней ступеньке мальчик убитый лежит. И мне опять стало так страшно, что я проснулась. Я всегда просыпаюсь на этом месте…

Теперь страшно стало мне. Четырехлетний ребенок в таких деталях рассказывал о том, что он никогда и нигде не только не видел, но вероятно и не слышал. Какие немцы, бомбы, самолеты?  Какая деревня, если она за свою коротенькую жизнь еще ни разу не была ни в какой деревне? Да, мы жили не в мегаполисе, но наш маленький город – это все-таки город. И уж тем более она нигде и никогда не видела подвала со ступеньками, и никак не могла нафантазировать лежащего на нижней ступеньке убитого мальчика.

- Успокойся, Алиночка, ведь это всего лишь сон, - попыталась я успокоить ребенка.
- Да, а почему он мне все время снится?
- Ну, во сне иногда такая ерунда приснится может…
- Это не ерунда, бабушка, - мудро изрек ребенок. – Это война.
- Но ведь ты войны не видела никогда. Ты же не знаешь, что это такое.
- Видела, - ответила девочка и замолчала.

Не зная, чем мне отвлечь ее от этого сна, я просто так сказала: - Вот теперь, когда ты мне свой сон рассказала, он тебе больше никогда не приснится.
- Никогда-никогда? – переспросила вдруг успокоившаяся внучка.
- Никогда-никогда, - утвердительно ответила я.  Алина  вдруг радостно рассмеялась, вырвала свою ладошечку из моей руки и побежала, подпрыгивая через ножку.

Я шла следом ошеломленная и ничего не понимающая. Что это было?  Реинкарнация?  Но ведь ее отрицают все и вся. А тогда что?  А что если и правда человек приходит на Землю не единожды? Ведь то, что рассказала мне внучка, в ее возрасте, не пережив всего этого, придумать с такими деталями невозможно.   И еще я поймала себя на мысли, что если бы это произошло не со мной лично, если бы мне кто-то посторонний рассказал  об этом, я, как реалист, вряд ли бы поверила  в подобное. Но это говорила мне моя родная внучка, я слышала своими ушами, и уж себе-то не верить я не могла.

Спустя некоторое время я решила поинтересоваться у Алины, перестал ли ей сниться тот страшный сон.
- Нет, мне он больше не снится. Никогда-никогда. Ты же ведь обещала, что он не приснится больше.
- Но ведь ты его все равно помнишь?
- Ага, помню. Только уже не боюсь больше. Это ведь не взаправду, это же сон. Правда, бабушка.
- Ну конечно, это всего лишь сон,- успокоила я ее.
А сама до сих пор терзаюсь мыслью, почему  он ей снился?

07.05.2020