Шагаешь в кого-то...

Шагаешь в кого-то, невольно чуя : обугленная стерня.
Внутри у такого, забившего сердце  (разбитое кем-то) — в угол.
Ты дуешь  на ранки, и, осторожно погладив пепел, думаешь :  у меня
Нигде, никогда и вовек ведь, такого(как я) — не будет...

И прячешь подальше от стёртого времени/зорких чужих и холодных глаз
Своё пепелище. Где кто-то (когда-то) устроил канкан на танках...
Сильнее всего мы тогда, когда есть кто-то слабый. Кому —ну никак без нас.
Живою водой обернувшись, на время, которое вылечит эти ранки.

И, руки царапая/больно об  рваные, страшные, сломанные края
— Тихонько... Я знаю, как  больно такое. Ведь я-то знаю!..
Всю боль собираешь в ладони и шепчешь : — Не дёргайся, это я.
С души убираешь. На время хотя б — отведя от края.

И это инстинкт... Отвести/обернуться — беду убрать.
А ночью : не видит никто, как своё пепелище в грудине стынет...
Шагаешь в кого-то, подуешь на ранки и смотришь : как оживать
Начнет понемногу всё то, что там выжжено было когда-то — ими.

И вновь зазвучит смех весёлый ожившего сердца. А ты молчишь.
Твоя здесь закончена/вроде бы как   "работа"...
И снова ты прячешь своё.
       И весною капели с крыш...
И раны ночами болят
Но твои — не залечит кто-то.

10.07.18 г.