Корейская ель

Иероглиф на стакане, корейская ель,
салюта лета стрельб
темнота рассеивается, смог приличный
висит, потом опадает в океан перебоями аритмий,
мысль на много миль вкось сместит,
небо с водой скрестит, тихо ее терпи,
дышит и ты хрипи, что-то заголосит,
свист и много ран, океан пьян.
Острова лес ей компресс,
нет телес, луна зовет, прячет лицо
от словес, сломан проектор,
в темноте стоит черный лес.
Я мечтаю по тебе, мой Хармс.
Я устала от твоих хамств.
Я хочу надолго к твоим губам,
ты сам устал быть упрям.
Но они молчат в полумраке, 
но они бренчат, цвета хаки
солдаты зубами стучат.
И одутловат в аммиаке,
видом диковат, сухо в фляге,
молчит в присяге комиссариат.

Луна натощак, рюкзак на перевес,
просвета нет, есть стихов подтекст,
но есть рефлекс в кулаке бифштекс,
гу-гу, кукушка знает новый текст.
Нет, не вместо.  И это не слизь провизий,
голос мой тихо струится.  Воин возникновений
не станет, им конец.
Знаешь откуда пойдет свет?
Там, где нас нет и вас нет,
а есть наше и наша ласка.
Музыка бипиэм, не в каску
дождь бьет ночной бес,
моя рука под твоей лежит,
сердца пол и твоего пол дрожит.
Мозг сумасбродно блажит,
но он сердцем пережит, земляник цветник, родник,
и не вполне чистый закрытый денник,
но красный, красный от смотрения глазник.
Но они кричат: были наги,
но они вручат лист бумаги,
и покажут звезд координат.
Ты подслеповат, паки-паки,
я твоя, а остальное враки, 
зубы от холода стучат.