Мои стихи о людях труда

Мой дядя
                Ивану Яковлевичу Енину
               

Служил танкистом дядя в ту войну,
Но не любил рассказывать об этом.
Когда бы в гости он не заглянул,
Глаза его всегда лучились светом.

Чинил он в мирной жизни сапоги,
И валенки умел валять отлично.
И как в том страшном пекле не погиб,
Не говорил, заслуг не видя личных.

Медали на парад лишь надевал.
И поминал погибших за Победу,
Как будто те ушли за перевал,
И скоро он догонит их по следу.

Война порою снилась... Он кричал.
Не в силах встать, метался на постели.
Но не любил ходить он по врачам,
И не болел почти на самом деле.

До старости трудился для людей,
Служили верно золотые руки.
Он столько сшил обувки для детей,
Что до сих пор донашивают внуки.

Тётушка
              Анастасии Фёдоровне Панковой
               
Тётушка с утра траву косила,
Помолившись до света в углу.
И откуда в ней рождалась сила
Уложить под ноги целый луг?

Хлеб и щи ещё томятся в печке.
Привезли из города внучат –
Сено ворошить, купаться в речке.
Некогда и спать ей, хлопоча.

Глаз да глаз за каждым, хоть большие,
Но зато не скучно, не одна.
Пот смахнёт со лба, любуясь ширью
Родины, что Богом ей дана.

Отдохнёт, и снова за работу,
Чтобы сеном полнился сарай.
А вернётся – взглянет, встал ли кто-то,
И подаст горячий каравай.

Просто так сидеть она не может.
Сходит, земляники наберёт,
С молоком парным гостям предложит.
Всё успеет сделать в свой черёд.

Так – всю жизнь в заботах: то о детях,
То о внуках, чуть забывшись сном.
... Тишина в деревне. Только ветер
Бьётся с заколоченным окном.

Добрая глубинная Россия!
Ничего нет слаще и больней.
Тётушка моя, Анастасия,
Помолись на небушке о ней!


Фронтовой фотокорреспондент
                П.А.Трошкину

Передний край вблизи лесной опушки,
Густой и низкорослой. Дальше – рожь,
И лес большой, где немцы. Слева – пустошь,
Железная дорога…            
                Ну так что ж –
Что немцы? Подпоясан портупеей
Для фото батальонный командир!
Настаивает Трошкин, не робея,
Что танки надо снять!
                Готов идти,
Хоть под обстрелом, сделать снимок редкий,
Ведь панораму так газеты ждут!
И вот людей послали на разведку,
И Трошкина-фотографа ведут.

А он и рад, отчаянный служака,
Показывать народу: враг разбит.
И не сегодня-завтра будет драка,
Нас никогда никто не победит!
И, обнаглев, ведь выстрелов не слышно,
Найдя у танка позабытый флаг,
Красноармейцев он загнал на крышу,
Запечатлев и этак их, и так!
И возле развороченного танка
Свалившуюся штуку полотна,
И лодочки, блестящие от лака,
Чтоб мародёров суть была видна.

Когда наш Трошкин снял другую группу
Подбитых танков (превосходный вид!),
Обиженно, сконфуженно и глупо
Над ним кружился долго «мессершмитт».
Да, глупо: хоть фотограф обнаружен,
Он – под защитой вражеской брони –
Бомбёжку переждёт, лежит - не тужит:
Его земля родимая хранит.
… А после – разворот на все «Известия»:
Подбитых вражьих танков жалкий вид –
Пример живой фашистского бесчестия,
И веры, что народ наш победит!



Фотограф

Держа свой фотоаппарат,
О, как он счастлив был!
Как делом был заняться рад,
И в нём себя любил!

Как шёл дорожкой через зал,
Поближе к сцене он,
И новый ракурс выбирал,
И подходящий фон!

Снимал настырно, в двух шагах,
Как не снимал никто.
Едва держался на ногах,
Но кадр ловил зато.

Не понимал, что был смешон,
Что зритель странно тих.
Фотографом известным он
Ходил среди своих!

Смотрел сочувственно весь зал –
Жалел его, грустил.
А он на сцену залезал,
Он просто счастлив был.

...Пришли, под руки увели –
Остался в горле ком.
Он снимет сверху вид Земли,
Не мысля о другом.


Табуретка
                Юрию Сухову

Кто рисует, кто лепит, кто вяжет, кто шьёт,
Кто плетением занят из веток,
А мой друг сочиняет стихи и поёт,
И создал свой музей табуреток.

Он для каждой придумал особый узор
Грациозно изогнутых ножек.
Веселят новизной и изяществом взор,
Словно дышат поэзией тоже.

Небольшие, подспорьем готовые стать,
Подставляя сидения-спинки.
Ах, на них мы могли б не сидеть, а летать,
Позабыв про шнурки и ботинки.

В мастерских настороженно смотрят станки,
Сторонясь новичков-экскурсантов.
И звучат голоса, веселы и звонки,
Двадцать первого века вагантов.

И смеются друзья, замечая мои
От восторга блестящие глазки.
Ах, какие – со стружкой! – идут здесь бои,
Ах, как деревом пахнет!.. И сказки

Будут снится под щебет пичужек с утра.
Так спокойно бывает мне редко.
И подарена будет – вот это ура!–
К дню рождения мне – табуретка.


В мастерской у художника
                М.С.Решетнёву

В мастерской у художника климат особый:
Пахнет краской, олифой, древесной трухой.
И висят на стене, презентуясь, особы:
Президент, и поэт, и красавец лихой.
Смотрит томно прелестница, дремлют пейзажи,
И на полках томится несчётно картин,
Как богатство, которое за годы нажил –
Благодать, что стремится он людям нести.
Он разводит руками, глядит сокрушённо,
Но последнее – то, что вчера рисовал,
Достаёт показать, вдохновения полный:
— Это – новое!
И обжигают слова.
На картине – весенняя тихая Снежеть.
Лёд растаял. Прозрачна, струится вода,
Обдавая печалью и влагою свежей –
То, что было вчера, здесь теперь навсегда:
Снег оставил  едва различимые пятна –
Ноздреватые шкурки ушедшей зимы.
Небеса глубиною трезвонят набатно.
Шелестит на ветру прошлогодний камыш.
...И охвачены мы молчаливым согласьем,
Друг за дружкою вторя одно: красота.
Ведь рисует художник во многообразье
Дорогие и близкие сердцу места.


Художник
             Людмиле Вальцыферовой

По этим рисункам когда-нибудь тоже
Крупицу к крупице историю сложат –
Историю города, нашей культуры.
Учтут изменения архитектуры,
Рельефа, сравнят перспективу, названья,
И, может быть, кто-нибудь сложит преданья.

Кто знает? Художник лишь выхватил взглядом
Мгновенье из вечности – вот оно, рядом.
Как в раме окошка, картина в багете:
Церквушка. Усталые домики. Едет
Машина по улочке. Бабушка с клюшкой
Идёт вдоль забора, а тот – завалюшкой,
Как пьяный (рукою дотронься – и ухнет).

Но что-то такое заложено в духе,
В идее, в штрихах, что с любовью ложились,
Чтоб мы любовались, чтоб мы удивились,
Увидев в привычном забытое всуе.
Спасибо, художник, за то, что рисуешь.


Светлячок
                Владимиру Сорочкину

Светлячок в потаённое небо
Не скрывая задора глядит.
Где-то там, где ни разу он не был,
Раскалённо, вишнёво сердит,
Дремлет дядька огромный и жаркий,
Горизонтом укрывшись от глаз.
Светлячок помнит взгляд его яркий
И хранит огонёк про запас.
Этим светом – холодным и чистым –
Он спешит заговаривать тьму.
Свет вдыхая всей грудью, лучится.
Ведь, светлея, светить самому.
Чтоб из дня, осиянного светом,
Влиться в озеро светлой слезой,
Вспыхнуть птицею-молнией где-то,
Громыхнуть в непросветность грозой.
Иль хотя бы горящею спичкой
Донести нам из горенки свет.
Светлячок. Дурачок-невеличка.
И талантище. Глыба. Поэт.


***
"Тайный советник фон Гёте" не спит по ночам –
Горькую пьёт, и уже не мечтает о славе:
В изнеможении мыслями в рифму строча,
Он лишь рисует себя и других, не лукавя.

Новый сценарий готов, но осталось чуть-чуть –
Самая соль, та, что с перцем и хреном, но, право,
Рыбой из рук выскользает болящая суть –
Автор смеётся, стакан наполняя отравой.

Что в этих образах людям чужим? – Ерунда!
Им и в своих-то прибраться нет времени вовсе.
Вот календарь, и на счётчике, правда: среда –
Август, неделя последняя, близится осень...


Человеку труда

Человеку труда
С неба светит звезда.
Он, болея душой за дело,
Слов не тратит пустых,
Его мысли чисты,
За работу берётся смело.

Всё ему по плечу.
Редко ходит к врачу -
Недосуг, чрезвычайно занят.
Планы выполнит в срок.
В мастерстве видит прок,
А не в блеске регалий, званий.

Чтоб ему быть под стать,
На просторе листа
Жизнь прессуется в краткость строчек.
Человека труда
Новостей череда
Ждёт в газете "Брянский рабочий".


Трудотерапия

Человек плетёт корзинки
Не от скуки, не для денег.
Человек плетёт корзинки –
Занимает руки делом.

Из газеты крутит трубки,
И в работе монотонной,
Словно капитан из рубки,
Управляет обороной:

Гонит прочь дурные думы,
Раздраженье и досаду,
Оговорные курумы,
Изощрённую неправду.

В горизонта смотрит просинь…
А корзинки, бледно-наги,
Сушит, красит.  Лак наносит,
Защищая их от влаги.

И глаза его светлеют,
Будто снова штиль на море.
И мечты, как чайки, реют
На сияющем просторе.


Школьный библиотекарь

Школьный библиотекарь
Часто живёт скромно.
Школьный библиотекарь
Книжек таскает тонны.

Спешка, неразбериха,
Маленькая зарплата.
День отработал – лихо,
Будто копал лопатой.

Что его держит в школе,
В библиотечных стенах,
В тесных от книжек «штольнях»,
В бешеных переменах

С шумной толпой подростков,
Всё пред собой крушащих?
Судящих прямо, жёстко?
Пустоголовых, злящих?

Радостных и нелепых,
Умненьких и смышлёных?
Жаждущих  книг, как хлеба!
Милых,  самовлюблённых!

Или работа в радость?
Или она любима?
…Книжная пыль, как напасть,
Просто неистребима.

Но, как фанаты книги,
Проводники учений,
Люди из высшей лиги
Верят в предназначенье.

Здравствуй, читатель–лекарь,
Маленький человечек!
Школьный библиотекарь
Рад с тобой новой встрече!


Ремонт

В Петербурге ясные денёчки,
А в квартире – ротбанд, оргалит.
Мы спешим помочь с ремонтом дочке,
Нам филонить совесть не велит.

С Первомая и до дня Победы
В трудовом азарте и пыли.
 ...Были деревца едва одеты –
Пышные наряды обрели.

Самокаты и велосипеды
Весело мелькают вдоль Невы.
Водоход «Кронштадт» причал наведал.
Солнышки сияют из травы...

И модельно выставив серёжки,
Хвастают берёзки красотой.
Нараспашку двери и окошки.
Воздуха волнительный настой.

 ...Но, увы, закончена прогулка.
Шпатель – в руку, гладь и не ворчи.
Как в пустой квартире  звуки гулко,
Словно мяч, пасуют кирпичи!