Мирис

    Александрия 340 год  Н.Э.

Что за несчастье, о Боги, какое горе!
Скончался Мирис, товарищ мой.
Уснул последним сном, устав с болезнью спорить.
Едва узнав про это, я бросился к нему домой,
Хоть знают все, я не хожу в жилища христиан,
Особенно когда там траур или праздник.
Пришел, остался в коридоре, не хотел идти.
Я там чужак, да что уж говорить, я – враг для христиан.
Но мне хотелось друга повидать в последний раз,
Ведь не увижу боле…
Родня покойного косилась на меня с опаской,
Будто я больной заразный, или дикий зверь,
Или еще чего похуже.
Из коридора видел я комнату и гроб, богатые ковры
И много золота и серебра.
Стоял и плакал, слезы по щекам текли,
Мне было все равно, что скажут обо мне.
О друге плакал я, который умер.
Все наши сборища, гулянки и проделки
Лишатся смысла после его смерти.
Я плакал, понимая, что больше никогда
Я не услышу смех его веселый.
Не будет больше он беспутными ночами читать стихи.
Он словом душу мог зажечь, талантом обладая,
И тонким чувством греческого лада.
Он словом Волшебство творил,
Казалось, пел – не говорил!
Теперь не будет больше…
Чем дальше я стоял, тем четче понимал,
Что потерял его навеки, безвозвратно!
Ушел мой Мирис навсегда и не придет обратно.
И слезы капали на пол, и некуда от боли было деться.
Ах, сколько нежности вмещало сердце!..
Какие-то старухи в черном, словно воронье,
Негромко говорили, вспоминая последний день покойного:
«В руках все время крест и «Господи, Помилуй» на устах…»
Чуть позже в комнату пришли попы, их было четверо,
Они читали заунывные молитвы,
Обращенные к Христу или к Марии.
(Впрочем, я не разбираюсь в их обрядах).
Ах, бедный, славный Мирис, тому два года
Как приняли к себе его мы.
Он сразу показал себя товарищем отменным,
Умелым спорщиком, оратором прекрасным,
Лихим гулякой-забиякой, привыкшим, если нужно,
Дракой решать проблемы на своем пути.
Когда случалось нам сойтись на узкой улице ночной
С врагами, бросался Мирис первым в бой
И кулаками объяснял тому, кто слов не понимал.
Что Мирис христианин,  мы знали, подшучивали часто,
Но без злобы над странной сектою его.
О своей вере он не говорил ни разу с нами, да мы и не просили.
Добрыми друзьями быть не мешала его вера нам.
Вот как-то раз пошли мы в храм Сераписа,
И Мирис с нами.
Но только не вошел в Серапион, на улице остался он.
А вот еще два случая:
Мы приносили жертвы Посейдону, а наш красавец Мирис
Спиною повернулся к алтарю, наперекор закону.
В другой же раз воскликнул я:
«Да будет милостив к союзу нашему великий,
Несравненный Аполлон!»
«Но не ко мне!» - чуть слышно Мирис прошептал,
Другие не расслышали, я услыхал.
За молодую душу сочным басом молились
Христианские жрецы.
А я отметил про себя, насколько у христиан продуман
Ритуал, предшествующий погребенью.
До тонкости, внимательно, как  будто
Лишь для того они живут, чтоб умереть
И встретиться с Создателем своим на небесах.
Земная жизнь для них тоска, а смерть отрада,
Другого счастья им не надо.
Странная секта, что воспевает смерть, страданья и печали.
Враги для жизни и удовольствия они.
Хотя, каких нелепых сект в Александрии не встречали!..
Вдруг появилось чувство, что Мирис от меня ушел к своим,
И я, с язычеством моим, ему чужой.
Неужто я ослеп от страсти и был ему чужим всегда!
Беда! Беда!!!
Проклятый дом, скорее прочь отсюда!
На воздух, к солнцу! Навстречу Жизни, к радостям ее,
К ее проблемам и изъянам.
Пусть Мирис в памяти моей живет,
Наперекор всем этим христианам!..
               
                К.Кавафис. 1929г. 
                Перевод с греч.  А.С.