Суровые стансы Давида Самойлова

СУРОВЫЕ СТАНСЫ ДАВИДА САМОЙЛОВА

В 1990-м у меня вышла первая книга стихов.

В том же году умер автор известных в позднем СССР строк «сороковые – роковые, свинцовые, пороховые». Умер как солдат 23 февраля, в День Советской Армии, после выступления, посвящённого 100-летию со дня рождения Бориса Пастернака. Сцена была его полем битвы. Давид Самойлов, размышляя, говорил о стихах и читал стихи, свои и чужие, – великолепно.

Тогда не было интернета, компьютера. Стихи печатались на пишущей машинке и складывались в папочку, купленную в канцтоварах – «Дело №». Чуть выше шнурков-завязочек на моей папке с 1990-го года красовалась, как вариант, надпись – «Суровые стансы», вторая книга. Так получилось, что книга была издана уже в следующем веке (2005 г). Именно с этим названием, хотя были и другие варианты. Но это другая, отдельная история.

Полюбившееся словосочетание было взято из стихотворения «Стансы» Давида Самойлова.

Начнём с подражанья. И это// Неплохо, когда образец –

Судьба коренного поэта, // Принявшего славный венец.

Терновый, а может лавровый – //Не в этом, пожалуй что, суть.

Пойдём за старухой суровой, // Открывшей торжественный путь.

И сами, почти уже старцы, за нею на путь становясь,

Напишем суровые стансы// Совсем безо всяких прикрас.

Две последние строчки я так часто повторял про себя, цитировал в компаниях, что самому порой уже казалось, что они – мои.

Учителей у меня было много, практически все значимые имена русской поэзии, но Давид Самойлов как современник занимал в ней особое место. Я, сам того не желая, и в общем-то, поначалу не подозревая даже, совпадал с ним идейно-эстетически. Разумеется, не полностью, но – в главном.

Давид Самойлов стремился к ясному смыслу, но – такому, который по-пушкински не отрицал парадокса.

Поэт любил, с виду «обычные слова» «как неизведанные страны», но такие, которые в философском контексте приобретали новые значения и выходили за пределами словарной статьи любого толкового словаря.

По молодости я слишком часто говорил своём кругу слушателей и начинающих стихотворцев о том, что суть поэтического мастерства состоит в том, чтобы затуманенное стекло смысла протереть сухой тряпочкой, так, чтобы неожиданнее и отчётливее, чем прежде, стали видны дома и деревья за окном. Так поэты становятся волшебниками.

В двадцать первом веке, уже зрелым человеком, обнаружил стихотворение «Слова» Д. Самойлова, где давным-давно существовало «придуманное мною» сравнение.

Если говорить метафорически, то Давид Самойлов в рисунке предпочитал белую бумагу и карандаш. Графику.

В музыке (вернее, в ритмике) использовал правильные «квадраты». Иногда синкопированные, чаще – разорванные анжамбеманом.

Избегал риторики. Любой – политической, идеологической, религиозной, кастовой или расовой. Поэзии «воскликновений» (Н.М. Языков), предпочитал поэзию «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» (А.С. Пушкин). То есть «философскую лирику».

Такая консервативная эстетика перекликалась с моими художественными предпочтениями – советского по сути – начинающего сочинителя стихов.

Любимым стихотворением Давида Самойлова было «Всё разрешено», которое, как оказалось, помню до сих пор наизусть. Беспримерно мужественное, беспощадно искреннее и вместе с тем – трагическое стихотворение.

ВСЁ РАЗРЕШЕНО

Вот и всё. Смежили очи гении.

И когда померкли небеса,

Словно в опустевшем помещении

Стали слышны наши голоса.

Тянем, тянем слово залежалое,

Говорим и вяло и темно.

Как нас чествуют и как нас жалуют!

Нету их. И всё разрешено.

Давид Самойлов был учителем нескольких поколений стихотворцев, которые приходили в литературу в 70-80-е годы прошлого века.

Прошло всего 100 лет со дня рождения кумира, и новые – полу-советские, а то и вовсе не советские – поколения не знают, кто такой Д. Самойлов. И при этом пишут стихи. Типичный образец переписки в «личке» фейсбука, реальный:

- Привет! – пишет мне молодая женщина лет 40, судя по фото.

- Привет!

- Чем занимаешься?

- Пишу о Давиде Самойлове.

- Кто такой?!

- Советский поэт. Очень хороший.

- ?!... – Зависает.

Пропадает минут на 15, потом сыплются ссылки из интернета. Одна, вторая, третья… С самыми общими сведениями, типа статьи из «Википедии». Терпеливо под каждой ссылкой ставлю знак «отлично!». Рефлексы школьного учителя. Терпение, доброжелательность, поощрение к самостоятельному поиску… Однако на самом деле мне грустно. Что поделаешь: одно из важнейших свойств памяти – забывать.

Написали из Пскова, что хотели бы, чтоб я сделал «ролик» со стихотворением поэта-фронтовика. Готовят сайт к юбилею Победы. Думаю, что можно было бы прочесть?

Они шумели буйным лесом, // В них были вера и доверье.

А их повыбило железом, // И леса нет – одни деревья.

И вроде день у нас погожий, // И вроде ветер тянет к лету...

Аукаемся мы с Сережей, // Но леса нет, и эха нету.

Серёжа – это, наверное, поэт Сергей Наровчатов. Погибших друзей-поэтов, просто знакомых, в том числе сокурсников легендарного и, одновременно, элитарного МИФЛИ (Московского института философии, литературы и истории), где поэт учился накануне войны, куда больше. В разы.

Я зарастаю памятью, // Как лесом зарастает пустошь. // И птицы-память по утрам поют, // И ветер-память по ночам гудит, // Деревья-память целый день лепечут. // И там, в пернатой памяти моей, // Все сказки начинаются с «однажды». // И в этом однократность бытия // И однократность утоленья жажды. // Но в памяти такая скрыта мощь, // Что возвращает образы и множит... // Шумит, не умолкая, память-дождь, // И память-снег летит и пасть не может.

Не эксплуатировал Давид Самойлов тему войны, «не монетизировал», как говорят сегодня циничные потомки, хотя имел право, как фронтовик, говорить и в рифму, и – без. Потому что воевал. Потому что имел ранения и награды. Но Давид Самойлов совестился, как настоящий фронтовик, использовать своё право. И первую книгу издал поздно – аж в 38 лет. Он понимал войну как трагедию, о которой лучше молчать, чтоб не оскорблять чувства живых и память павших. «Как нас чествуют и как нас жалуют!» – так мог сказать только честный и совестливый человек, пока другие митинговали, наслаждаясь всенародным вниманием. Пусть даже и заслуженным. Сын гармонии, Давид Самойлов обладал пушкинским чувством меры.

В 1974 году поэт переехал в университетский город Пярну Эстонской ССР. Подальше от чиновной Москвы, Союза писателей и отравы профессиональной среды. Мне кажется, что это было самое счастливое время для него. Он любил жизнь и умел ею наслаждаться.

Я «срочную» в Советской Армии начинал в Эстонии, в 1977-м. Помню эти «финские» домики с остроугольной крышей, с большими приусадебными участками. Отменный вкус – одно удовольствие жить в таком.

Давида Самойлова от большинства поэтов-фронтовиков отличает едва уловимая неуверенность в слишком серьёзных обобщениях и прямолинейностях своего времени. Поэт рефлексировал, «интеллигентничал», что удивительно для бывшего пулемётчика.

Всё реже думаю о том,

Кому понравлюсь, как понравлюсь.

Всё чаще думаю о том,

Куда пойду, куда направлюсь.

Пусть те, кто каменно-тверды,

Своим всезнанием гордятся.

Стою. Потеряны следы.

Куда пойти? Куда податься?

Кто прикасается к словам,

Не должен прикасаться к стали.

На верность добрым божествам

Не надо клясться на кинжале.

И ещё его отличала от прочих, часто и чрезмерно хвалимых, мягкая ирония – свойство развитого, независимого ума.

Мне выпало счастье быть русским поэтом.

Мне выпала честь прикасаться к победам.

Мне выпало горе родиться в двадцатом,

В проклятом году и в столетье проклятом.

Мне выпало всё. И при этом я выпал,

Как пьяный из фуры, в походе великом.

Как валенок мёрзлый, валяюсь в кювете.

Добро на Руси ничего не имети.

Сам не понимаю, как так получилось (чуть ли ни до подражания), что я неосознанно взял за «образец» стихи Давида Самойлова. Венец его скорее лавровый, чем терновый – всё-таки стал лауреатом Государственной премии СССР. У нас же и любят, и главное – охотнее помнят тех, кто принимает венец терновый…

Мне такая традиция не нравится. Помнить нужно всех своих поэтов. И бережно пользоваться тем духовным наследством, которое нечаянно получили. Нынешним поэтам – никому! – уже не получить такой награды. Тем более – заслуженно. Где СССР? Где наши победы?

1-го июня 2020 – сто лет со дня рождения Давида Самойлова.

Сегодня пришло время уже нам чествовать поэта-юбиляра и умирать за кулисами. Но лучше – так было бы правильнее! – жить и думать, как жить. А стихотворцам, никому сегодня вроде как не нужным, думать, как всё-таки написать свои «суровые стансы, совсем безо всяких прикрас». Пока ещё есть для нас патроны в пулемёте ефрейтора Давида Самойлова.