Исповедь молодого человека лет сорока...

Исповедь "молодого" человека лет сорока, которую довелось услышать. Передаю своими словами.

Я человек скрытный, с людьми мне не особо комфортно. То есть нет, я могу быть в любой компании, с самыми незнакомыми людьми, поддерживать беседу, кивать в крайнем случае, слушать, парировать, отбиваться, спорить, доказывать истину, вступаться за справедливость. Но мне с ними не-ком-форт-но. Они способны безо всякого труда вывести меня на такой разговор, где мне придётся врать, скрывать свои истинные порывы, чувства, мысли, мнения. А мне некомфортно скрывать. И ещё я никогда не вру, я превыше всего, помимо доброты естественно, уважаю искренность. И всё время, однако, приходится врать. Скрываться, юлить. А как иначе? Вот с детьми, да, комфортно. (Со зверями тоже, но те-то молчат...) Даже самые "бестактные" вопросы детей не вызывают отвращения. Ребёнку можно сказать, объяснить всё, что угодно, без экивоков. И не чувствовать себя при этом гадко. Ошибку свою признать -- не так уж и стыдно. Порассуждать о вещах действительно важных. Их хитрость -- не лицемерие. Их проблемы -- реальны. Их заботы требуют действительного разрешения. Мы, взрослые, видимо, позабыли, какими были когда-то сами... За редким исключением, конечно. Искренность наша избирательна. И мы постоянно смотрим на себя со стороны. С точки зрения других людей -- а вовсе не так, как следует смотреть на себя со стороны. Вообще это большое искусство -- уметь смотреть на себя стороны. Как сделал бы некто посторонний, справедливый, сопереживающий... А так мы -- испорченные дети, "шалости" которых уже давно не вызывают улыбки. Дети испорченные, исковерканные собственной гордыней -- от неё идут все наши пороки и вечные оправдания. Дети, избалованные или недобалованные нашими воспитателями. И, ох, как мы судим всех и вся...

Что такое жить, надеясь на чудо? На какое-то... неопределённое чудо... Которое может, и даже чуть ли не должно, прийти в любой момент. Я и в глаза прохожих заглядываю в надежде на чудо, особенно в моменты душевной смуты. Что за чудо? Не знаю. Какое-то чудо извне. Которое придёт и откроет глаза на то, чего я хочу, чего действительно желаю, что на самом деле необходимо мне для... по крайней мере, некоего успокоения душевного. Как раскрыть тайну, как найти ответ? Не знаю. И это моё самое большое на сегодняшний день преступление. Перед дарованной мне попыткой на жизнь, перед собой, перед другими людьми, перед Вселенной: я использую жизненные ресурсы, но не знаю, где мне взять моё чудо. Или же просто перестать искать его... Мои действия, решения, мой выбор, который постоянно приходится делать даже в мелочах -- что это? Всё это происходит независимо от чуда? Отдаляет меня от него? Приближает к нему? Когда именно отдаляет? В каких случаях приближает? Бегу ли я с годами от себя? Или к себе? Или просто бегу, собирая случайные цветы на своём пути... Может, мне стоило сорвать тот или иной цветок, что я оставил расти? Или стоило оставить тот, что я сорвал? Или не стоило думать об этом вообще. Но я-то уже удумал... Не верю я в судьбу, но строю себя, собираю по крупицам как-то совершенно случайно, хаотично. А, может, именно так и заложено изначально? Если ты не ледокол, конечно. Или всё это некая форма ленивого малодушия...

Людей нужно не возлюбить, возненавидеть, постараться понять и всё такое прочее -- их нужно просто пожалеть. Они так несчастны и слепы. (Самые смиренные, обделённые гордыней, вызывают трогательное умиление -- тоже форма жалости.) На каждом этапе, за каждым углом их ждёт потрясение, осознание, понимание, постижение, осмысление, зачастую опоздавшее, или ложное, временное. А ведь каждый человек -- создание уникальное, создание непревзойденной важности в своих собственных глазах, создание единственное, неповторимое... Говоря "людей", я говорю "меня". Правда, со мной мне комфортно. Даже когда мне некомфортно. Я иногда просто люблю свою тоску, ищу одиночества, потому что могу спрятаться в них, укрыться ото всех. Это -- моя бездонная пропасть, мой туннель, который не замыкается в себе, а напротив -- ведёт меня в бесконечность, пускай вечно повторяющихся проявлений, но ощущение таково, что это -- бесконечность. Ну, конечно же, бесконечность... Всё, что я вижу и чувствую проходит через мясорубку моего сознания. Всё это -- и есть тот самый туннель. Мой туннель. Моя и Вселенская бесконечность. Бесконечность -- это неизвестность. А неизвестность -- это возможность появления чуда...

Я -- и бесконечность, и неизвестность... И чудо моё во мне... Уже во мне, внутри, априори. Да и снаружи тоже, раз внешнее -- порождение моей внутренней мясорубки. Но я без моего чуда -- ничто. Значит, и всё -- это ничто. А ничто -- это всё. Экзистенциальная каша... Я -- каша. Но при этом с собой мне комфортно. Мне некомфортно с другими... С другими кашами. А дети, кстати -- не каши. Они организмы целостные, в своём неведении, в своей неспешности жить, в своих порывах, незамысловатых желаниях, требованиях к окружающему миру...

Итак, я не ребёнок. Тоже человек -- только не ребёнок. Но живу в ожидании чуда. И бегу себе подобных... Вот кому воистину стоит завидовать, если уж так необходимо это делать: детям. А взрослым следует изучать детей. Не "препарировать". Изучать. Любая наука изучает что-то уже существующее. Любая новая теория пытается объяснить существующее. Опровергая якобы ошибочное и объясняя доселе необъяснимое... Жизнь -- наука. И я -- наука. И все вокруг -- наука. Отдельная, сложная, даже, пожалуй, непостижимая. Непостижимая, потому что непостоянная и непредсказуемая. Окружённая законами, которые до́лжно нарушать. То есть и не наука вовсе... Точнее наука, которая то ли идёт от чувств, то ли в многообразии своих проявлений нисколько не приближает нас к пониманию некоего устойчивого положения вещей.

Прости меня, Вселенная. Осознавая, что мы -- неотъемлемые части друг друга, я всё-таки страшусь раскрыть свои глаза и взглянуть в твои. Я двигаюсь в кромешной тьме, в неизвестном направлении, обуреваемый сомнениями... Постоянными сомнениями. Даже в своей исповеди я безнадёжен. Не могу не лукавить, стараюсь обелить себя, облачаюсь в словесные одежды, любуюсь на себя в их облачении перед зеркалом. Искренность -- она исходит больше от тех, кто этого слова не знает. Или, по меньшей мере, не использует. И откуда эта тяга к уединению? Классик говорил, что уединение без молитвы, без послушания, без человеколюбия -- ложная свобода гордыни, а не истинная свобода души... А свобода, истинная свобода -- это стремление вечное. Вечное, значит, недостижимое?

А ещё я несу за собой груз своего прошлого. Нет, подобный груз несёт каждый, конечно, но по-разному. Кто-то -- точно сбитый лётчик. Или высотник, который однажды посмотрел вниз -- и теперь боится высоты. Мои же предыдущие ошибки, неудачи, грубость жизни вовсе не откладывают отпечаток на моём мировоззрении -- но они преследуют меня, как тени. О, как мне бывает жаль... Нет, не других и даже не себя. Жаль времени, безвозвратно ушедшего...

То же мне исповедь... исповедь тщеславия, скажете. Но как-то легче всё-таки стало...