Погружение во тьму. Лыткарино

С 6 сентября меня переводили в Лыткарино. Это небольшой городок (порядка 100 тыс. населения) в Московской области, недалеко от Люберец. Дорога туда занимала час сорок - час пятьдесят, оттуда - иногда дольше, потому что приходилось ждать электричку. Под конец я приноровился и ездил оттуда только на маршрутке до “Кузьминок”, не ждал, когда нас, рабочих, повезут на “Газели” в Люберцы на электричку (а то это бывало и в 8, и в 9 вечера, и позже). На дорогу в месяц уходило около трёхсот рублей. Получал же я там первые три месяца 1500, в декабре - 2100 и последние 3 месяца - 2200 рублей. Всего я туда проездил 7 месяцев. Первое время работали все субботы, одна за другой. Первые месяцы возвращался домой в 10-11 вечера, иногда позже. А на следующее утро - в 7-10 выход. Общение с семьей сводилось к минимуму. Помню, как в свой первый рабочий день я узнал от Миши, что уезжать с этой работы домой - даже не наука, а искусство. С великой грустью я наблюдал, как наступало 6 вечера, формальный конец рабочего дня, а никто в цеху не прерывал работы. 7 вечера, 8 вечера... Ни малейшего признака окончания рабочего дня. Я понял, что теперь буду жить здесь. В тот день мы ушли с работы в 9 вечера. И в последующие дни это было нормальным, обычным временем ухода с работы. Те недели сильно ослабили мою привязанность к моему дому. Только ближе к Новому Году я стал приезжать домой часам к 9 вечера и считал уже это великим благом. Последние же месяцы я всё-таки уходил с работы в 6 и к 8-ми был дома, иногда даже чуть раньше. Там было сильно похоже на армию. Даже наш начальник, Алексей Геннадиевич (Савин, однофамилец директора “Кометы”) был в прошлом старшиной, и армейская закалка была в нём очень сильна, что было хорошо видно по его сверхнапряжённой и насыщенной трудовой и деловой жизни. И его отношения с подчинёнными сильно напоминали армейские отношения старшины с рядовыми, вплоть до шуток и мер по воспитанию. Но здесь была ещё и работа, и выгода, и деньги. Мы делали всё: и вставляли стёкла в окна, и ставили “вытяжку” в мороз на улице, и красили высоченный потолок валиком и балки с трубой “вытяжки” - кистью со стремянки. И, конечно, обслуживали свои “лазерные комплексы”. Иногда за весь день удавалось посидеть только в обед за едой и кое-где в дороге. Уставал, как собака. Понедельник - подвиг, вторник - великий подвиг, среда - я выматываюсь, четверг - прихожу полумёртвый, в голову лезут тяжёлые мысли, пятница - просветление, усталость, на всё наплевать (на что можно наплевать). Суббота (часто была и она)- продолжение пятницы, полувыходной, конец рабочего дня - в 4-6 вечера. Ощущение болезни и равнодушия. Когда человек устаёт, ему бывает нужно посидеть или полежать. У меня такой возможности не было. Изо дня в день, из недели в неделю. Столпников вспоминал. Не унывал. Не верил даже самым унылым сценам, через которые приходилось проходить (особенно, помню, утром в раздевалке вместе с рабочими). Рабочих тех не забуду никогда. Наш народ... С матом, пьющий, простой, меткий в слове, дети без призора, без ласки, без смысла, без света... Спаси и помилуй их, Господи! 7 августа 1999 года

https:// ridero.ru/ books/ zapiski_novoobrashennogo/