труха воздетого
в зыбь вросли рога врага,
в притеснение они углубились.
закричало жало,
поскользнулось в груде территорий.
шакалом невольно поведала
сказуемое начал,
возглас излишества.
притопталась ,
приноровилась,
проскочила сквозь
игольное ушко.
травой зашептала ,
казнью поведала,
изневоленная.
родилась в груди смола кадила,
и рот, напыщенный, опорожнился,
святостью соблазняя.
прошепталось некое оскудение,
избывание краденого,
обнажение света,
когда в городе ласки прохудились
наследственные чернецы.
и в вехах, и в кладезях
так же жирны нагретые
пастбища ныряющих
остовов.
причитанием ввяжется,
насквозь рожая,
пропитывая металлы дождя,
проскальзывая пред утешенными,
прохаживаясь пред накопленным.
врывающиеся обяжутся,
изойдут благовонием ,
изнашиваясь,
подобно гнилым тучам,
удивительно внешним,
несотканным.
и в сердце этого нагретого
прошевелится острастка
оскуделых мхов,
и в ветре родятся
сии ангелы телескопов,
сии обветренные желудки.
в тихом обнаружится,
передавая искони верное,
вывихнутое наставлениями,
ликером губ и опресноков.
проскакивая,
расчленяясь,
облеплется,
обложится,
проковыляет,
оставляя наяву труху воздетого.
так же легки,
так же высоки,
как скала возлияния.
Свидетельство о публикации №120042707282