Даже если тебя не станет

Как ходил хромоногий леший между дубов и вязов,
то ступал осторожно по жиже болотной, вязкой,
то ломился сквозь чащу, пугал кабанов и ланей,
то ли сказку рассказывал, то ли стишок горланил:

Я родился в советском союзе в простой семье инженеров.
В семь я в школу пошёл, а в девять стал пионером.
Приносил пятёрки с четвёрками и закалялся сталью,
ну а после значок комсомольца таскал на груди медалью.

Отучился, потом вот, конечно, пришла повестка,
попрощался с друзьями, родителями, невестой,
воевал в далёком душном Афганистане,
и ни разу не думал о том, что будет, если меня не станет.

А вернулся – гуляли три дня, пили, но от счастья.
А как кончилась пьянка, пошёл я работать в пожарной части.
Закатили свадьбу. Родилась дочь. Назвали Таней.
И я вовсе не думал, что будет, если меня не станет.

Слушай сказку мою, а сказка моя паршива:
загорелся четвёртый блок на ЧАЭС. Загорелся, а мы тушили.
Заливали водой, а он паром плевался белым.
И горел, зараза, так ярко в ночи горел он.

Нет, не спрашивай лучше о цезии и о стронции,
как глаза допивает, и косточки точит солнце,
сколько смысла в словах, сколько в койке скрипучей ада,
и как то, что не сделал душман,
за душмана доделал атом.

Лучше я расскажу, как не умер, а встал и пошёл без тела,
потому что солнце четвёртого блока горело,
и мир наш сожрать хотело,
потому что солнце его волоса вырывало и выедало жилы,
а другие парни тушили его, тушили.

Ну а я вместе с ними стоял, и тушил солнце вместе с ними,
и не то что бы видимый, не то что бы ощутимый,
и не взрослый теперь, но уже никогда не старый,
и совсем не думал о том, что меня не стало.

И стоял я, пока лес ржавел, сожжённый любовью света,
и лучистый пепел таскал на ладонях ветер,
и закат трепыхался в небе багряным флагом.
А когда саркофагом накрыли блок,
так ушёл в чащу и три дня плакал.

Только вот он горит во мне до сих пор,
до сих пор он во мне пылает,
и звенит вокруг соловьиным смехом и лисьим лаем,
и растёт из груди моей колючкой и блокпостами,
и гореть будет, если вообще никого не станет.

Будет тлеть детским садом и скрипом пустых качелей,
колесом обозрения, ржавчиной и воробьиной трелью,
опустевшей деревней, в которой сычи токуют.
Слушай сказку мою и не создавай такую.

Лучше ты запиши её, шелестя листами,
и по миру неси её вместе со мной,
даже если тебя не станет.