Тер Мрак Маjти

Конунг сумерек несёт на руках двух младенцев, 
один черного цвета и его рот глубина космической тьмы, второй белый, красным нёбом орёт о сущности отца  и послеродовых муках матери
но они оба сосут молоко стекающее, по пальцам отца: известью, кровью, нефтью
побелены пальцы и пальцы — стволы деревьев задыхающихся в саду,
но там не было природы и травы тоже не было, и матери тоже  никогда не было
она умерла, когда утонула в любви к Антихристу, задохнулась, задохнулась, задохнулась
возле отцовского мизинца села покойником, а там виднеется ущелье с тремя березами, срезанные языками оральных ласок его лучших подруг; висящие материнские слёзы
на кожаном ремне
ремень держит штаны и детей, и вьется полозом и как сабля багряная режет белые бёдра
ремень-гончая огрызается: бел, чер, крас; отец-каннибал - ремнем детей зажевал
отрочества песня
А я всего лишь пробный труп с красным флагом,  худой труд эта ваша отвага, утопленник рыщущий в тёмных маках; но ты кричишь все о маме, разве это главная женщина?
Разве не Тень твоя женщина? Разве твоя кровать не одноместная? Нелюбезность.
Апрельский день, который и вовсе не собирался быть апрельским; одел корону из крошек,
выцвел, но хотел быть хтонически красным или черным, или белым;
Аицакемон съел голых детей или детей в масках, я не знаю, не знаю почему тебе страшно;
ведь ты одел эту свою кроваво — хлебную корону; одел своих принцесс в лучшие наряды,
платье, но она лучше без платья, голосит голая девушка, потому что мы смотрим
всегда и везде, глазами стеклянными и рёбрами чувствуем её похоть,
дети выросли и стали плохими, оба и черный, и белый, и красный
а ведь недавно принимали мизинец за высшее счастье и ели тёплую еду,
засунули две сладких груди, словно рулеты с черносливом, в свои голодные пасти,
и жадно ели, и стонали; не знаю от еды или от удовольствия,
но в каждой женщине, часть груди матери и после похоти праздности всегда приходит
плач, разлука и смерть,
и мать красноглазая с желтыми яблоками вспоминая о деяниях мужа, сына, отца — плачет;
и весь мир с ней кричит, рыдает, цветность изнасиловал шутник светло-сер.
Мы согласны принести тебе огромные жертвы, о Матерь Тьмы: черных быков, черных коров,
черных овец, сов, петухов и разрезать лезвиями брюха стариков черноволосых.
Мы тебя любим, почитаем и вместе скорбим.
Скорбная Дева, дай вылизать нам твои сухие соски и эфирным маслом намазать худые ноги. Начиная жизнь среди пальцев отцовских, которые как клёны ,закрывали нам листьями путь,
мы те два младенца черный и белый, обречённые умирать плешивыми псами у жизни дороги,
возлюбили единственную, живущую в каждой девушке тёмной совой под губами,
мы в Тьме,
нашли свет,
нашли — смысл.