12. Сашкин колокол. Из далёкого 1937. Повесть

                - гл.12/24 -

За неделю до нового 1938 года, вандалы от власти, вместе со своими добровольными помощниками из сельских активистов и комсомольской молодёжи, приехали в село Лукинское. Для разграбления Успенской церкви. Прозываемой в народе Красной.

Всё произошло по тому же сценарию, что и в селе Васильково. Отличий в разорении этого, очередного для них храма, было мало. Разве что без, погибшего недавно под колёсами паровоза, Кузьмы Матюхина, богохульники вели себя чуть-чуть потише и немного более вяло. Может быть меньше выпили, чем тогда.

Всё те же крики. Всё тот же пьяный ор и беснование варваров-разрушителей. Всё тот же ритуал выноса из церкви награбленного: икон, крестов, церковных книг, утвари, подсвечников, и т.д. и т.п.

Более ценное складывали в кузова грузовиков и в кабины. А менее ценное (по их мнению) - в жаркий, показательный костёр, разложенный здесь же. Перед очередной страдалицей-церковью.

Угрюмая, бессильная помешать этому нашествию пьяных дикарей, облечённых властью распоряжаться их родной церковью, как им заблагорассудится, небольшая толпа местных жителей из Лукинского, Васильково, Старой Мельницы и других близлежащих сёл и деревень, стояла в сторонке. И горестно наблюдала за происходящим на их глазах вандализмом.

***********

Пьяные разрушители выкрикивали свои большевистские лозунги о будущем скором счастье на всей земле. Пели свои похабные частушки и унылые гимны под рьяную гармошку пьяного в дым гармониста. Пили самогон. И, безобразно матерясь, бесновались и прыгали у костра, в котором горели святые иконы. И всё, что только может гореть из вынесенного ими имущества храма.

Бесновались они перед костром совсем как дикари-людоеды, которых когда-то наблюдал на своём острове незабвенный герой книжного детства, Робинзон Крузо.

В толпе угрюмых и растерянных сельчан-прихожан Красной церкви тихонько стоял и Сашка-фельдшер из Старой Мельницы, горестно переминаясь с ноги на ногу. Тем не менее он внимательно следил за происходящими событиями возле церкви.

Как они выносили. Как они жгли. Как они грузили. Как они увозили на своих грузовиках награбленное. Вывозили награбленное как будто из чужой, завоёванной, захваченной ими вражеской страны.

И как эти изверги клялись новым своим божкам-кумирам. Марксам-Энгельсам-Лениным своим. И какому-то там ещё "Энтарнацаналу". Кто такой? Что это ещё за висельник один у них такой? Убей, никто не знает! Да и сами-то эти хулиганы, скорей всего, не знают. А так, как попугаи, повторяют за атаманами своими, что те им долдонят.

Клялись они клятвами своими напыщенными и лживыми. На виду у, жестоко насилуемой ими, Успенской церкви. Вот теперь уже и Успенской церкви. Всего лишь через три недели после разгрома Троицкой.

Бабы плакали и подвывали. Как на похоронах родного человека. И что-то бормотали-лепетали. Мужики угрюмо сопели. И внимательно, исподлобья разглядывали лица разрушителей-богохульников. Цепко запоминая обидчиков храма. А значит и своих обидчиков.

***********

Ну, а потом. А вскоре. Где-то дом совершенно случайно сгорит у погромщика. Кто-то из активистов совершенно случайно утонет в полынье озера, на рыбалке зимней. Даже в мелкой быстрой речке, лишь частично затянутой льдом, из-за бурного течения своего, тоже кто-то из богохульников совершенно случайно утонет.

А кто-то под бешеный поезд-товарняк совершенно случайно попадёт, Точно так же, как ещё совсем недавно Матюхин попал. Тоже ведь случайно. Или дрезину железнодорожную, неслышную и незаметную, совершенно случайно не услышит вовремя.

А кого-то совершенно случайно в лесу волки загрызут и пожрут. А кто-то в избе своей угорит, закрыв совершенно случайно раньше времени печную заслонку, будучи один дома. И пьяный в хлам. А кого-то пьяного, лежащего на земле весенней, трактор раздавит, как птичье яйцо, случайно.

"Совершенно случайно" в тот и в следующий год много, очень много разорителей храмов божьих умрут. Пьяный и бесшабашный русский человек куда только не попадёт. В какую только переделку роковУю, трагическую он ни влезет. И много ещё всяческих "случайных" смертных трагедий среди ярых погромщиков произошло. После поганого разорения Троицкой и Успенской церквей-матушек.

Не успеют они одного своего "товарисча" захоронить, а уже новый туда же просится. В очередь. Туда же. На кладбище. И тоже ведь "случайно" погиб. Мужики на похоронах разорителей-грабителей их церквей сурово подмигивали друг другу. Тихонько подталкивали локтями друг друга. Понимающе и удовлетворённо хмыкали.

Уходили в землю, один за одним, погибшие "совершенно случайно", изверги, насильники, разорители их церквей. Это была тайная, скрытая гражданская война. Это было мщение народное. Вендетта. За храмы. За оскорбления. За унижение.

***********

Но вернёмся к Красной церкви в день её разорения. Погромщики были пьяны. Организованность, слаженность работы комсомольцев-активистов была несколько нарушена в связи с недавней гибелью их вожака, Кузьмы Матюхина.

Новый вожак, также из сельских активистов, бывший помощник Матюхи, был не так активен. Не так агрессивен. Не так яростен, как Кузьма, в борьбе с "дурманом", с "опиумом" религии. Он был пьян, весел, вял и рассеян. Часто он вообще не знал, что делают, чем занимаются в данный момент его подчинённые. Да он ещё и не привык командовать ими. Ведь только сегодня сменил он вожака-атамана своего погибшего.

***********

Тем временем, большой церковный колокол его креативные и бесконтрольные бойцы не стали спускать на верёвке, как это было в Васильково. А просто-напросто варварски сбросили-ухнули его, с самой верхотуры звонницы. Зачем возиться-то ещё. Всё-равно на переплавку пойдёт.

Язык колокола, перед сбрасыванием его с высокой колокольни, они заранее отцепили от самого колокола. Чтобы не гремело и не звенело. Не брякало и не звякало. И чтобы хоть немного полегче был колокол этот тяжеленный. Чтобы его таскать и грузить им легче было. Уж не менее 120-150 кг весил он. Даже без языка своего.

Хорошо хоть, что колокол упал в большущий сугроб, видно сам бог направил руку погромщика. Упал в глубокий снежный сугроб, да и утонул в нём как в перине. Не достав даже до твердой промёрзшей земли. Упал как в стог мягкого сена. Как в огромный ком ваты.

И скрылся колокол в снегу полностью. Подальше от глаз пьяных варваров. Которые тут же, в суматохе забыли о нём, занявшись другими своими погромными делами. И вместе с тем, постоянно добавляя самогона себе внутрь. С глаз долой - из сердца вон. В данном, конкретном случае, - это не о разлуке с любимым человеком. А о, лежащем в глубоком снежном сугробе, колоколе.

И решили погромщики наверху колокольни-звонницы, что вытащат колокол из снежного сугроба, как только спустятся они вниз. Они были пьяны. А когда они спустились вниз, на них сразу же накинулся их бригадир с новыми поручениями. И про утонувший в снегу колокол как-то впопыхах подзабыли.

***********

Прихожане церкви ценили этот колокол. Про него ходили легенды. Что, якобы, в его бронзу был добавлен при отливке большой процент драгоценного серебра. Да и не простого , а какого-то там "польского" серебра. Так и говорили-хвастались другим, - Наш, дескать, колокол, не простой какой-то там. А из серебра "польского". Потому и звенит-гудит громко и чисто.

Видимо, при отливке этого колокола, действительно была значительная добавка серебра в расплав бронзы. Для более ясного и более чистого звона. Для более звонкого боя. Может быть и вправду это серебро каким-нибудь образом попало из Польши. Ведь она, в то далёкое уже время, тоже была частью империи Российской.

Вобщем, упал колокол в мягкий снег, как в вату. Да и спрятался в нём от супостатов. От врагов своих. Если бы колокол спустили на верёвке с колокольни, как это было недавно проделано в соседнем Васильково, то он был бы уже давно в кузове грузовика-полуторки. А так вот - швырнули в сугроб, да и забыли. "Сделал и... забыл".

***********

Зоркие и внимательные глаза фельдшера Сашки приметили эту оплошность разорителей. И в его голову закралась дерзкая, отчаянная мысль. Спасти колокол от переплавки. И сохранить его. Не иначе, как сам бог его послал в этот день в село Лукинское. И надоумил, как действовать ему дальше.

Поразграбив храм и побесновавшись вдоволь, грабителии от власти большевиков поразъехались, поразошлись в разные стороны. Поближе к домам своим. Эксперт по церковным изъятым ценностям был занят гораздо более ценными изделиями из золота и серебра, чем каким-то там бронзовым колоколом.

- Уж колокол-то потерять трудно. Он большой, не иголка, - рассуждал он сам с собой, - Это ведь не крестики золотые, да серебрянные. Да оклады золотые от икон. Никуда не денется колокол этот. Забросят в кузов, холопья пьяные.

И он целиком положился на бригаду сельских активистов-комсомольцев. При отъезде грузовиков своих восвояси, он мимолётом спросил, - Погружено ли всё в кузов? И закрыто ли всё защитным брезентовым тентом?

Ему в ответ что-то утвердительно хмыкнули-буркнули в ответ, сквозь пьяную икоту. Значит всё в порядке, - решил он.

И вот, про большой колокол с лукинской церкви, который утонул в глубоком снегу, как-то все подзабыли. В суматохе и неразберихе пьяной и бестолковой, впопыхах. И в своём азарте революционного горения. А также - в дурмане алкогольного опьянения.

Приезжие разъехались. Местные жители горестно и уныло разошлись по своим домам. Костёр из икон догорал, слабо мерцая. Наступили мрачные тёмные декабрьские сумерки. В окнах нескольких домов тускло горели свечки, да керосиновые лампы. Наступила тишина. Вечерняя деревенская тишина.

***********

От группы густых деревьев, около церкви, отделилась осторожная тень и приблизилась к растерзанному храму. Он был закрыт на большой висячий замок. Никого поблизости не было. Даже сельские собаки не лаяли. Полная тишина после разгрома.

Сашка быстро подбежал к сугробу, в котором покоился бронзовый церковный колокол. И быстро-быстро, по-собачьи, стал забрасывать место его падения рыхлым снегом. Маскировать место падения. Пользуясь руками и ногами. Снег был мягкий и рыхлый. И через 5 минут не было и следа от упавшего страдальца-колокола.

- Лишь бы не кинулись недостающего колокола ближайшие пару дней. А уж потом пускай приезжают и ищут. Может что и найдут. Да только не сброшенный колокол. А каменюку-булыжник какой-нибудь. Колокола этого, если ему повезёт, здесь уже не будет. О, грозящей за это "преступное" деяние, тюрьме, или даже расстреле, он как-то даже и не подумал. В азарте.

А потом он побрёл в темноте, по глубокому снегу, в свою деревеньку Старая Мельница. Заодно, выбирая скрытный от посторонних глаз путь. Вдоль окраины села Лукинское. Вдоль кромки леса. По местным полям-болотам. По болотистому мелколесью. В сторону своего маленького дома в Мельнице.

Он шёл на дальние тусклые огоньки своей деревушки. И прокладывал снежную тропку. Намечал путь. Для исполнения своей рискованной задумки. И вел его бог всемогущий. Летом здесь были дорожки-тропинки полевые. В разные стороны. Да где ж они теперь. Поди их найди, под глубоким декабрьским снегом, скрывшим все эти стёжки-дорожки просёлочные.

***********

В итоге получилось так, что пьяные активисты-разорители забыли в суматохе про утонувший в снегу лукинский колокол. Из "чистого польского серебра". А их начальники, как назло, не проконтролировали погрузку вещей в кузов авто. Они поверили на слово не очень трезвым, мягко выражаясь, своим горе-работничкам. И уехали восвояси. Без колокола.

А когда кинулись они, через пару дней, обнаружив свою пропажу, то целую неделю не могли проехать в Лукинское. Из-за, обильно выпавшего, через сутки после ограбления церкви, густого снега. Тоже, видимо, божий промысел.

Дорога была пока ещё не расчищена от глубокого снега. При повороте с большака на въезд в село. Да и в самом Лукинском было снегу по горло. Через день-два после этих трагических для села событий. По такому снегу разве что лошадь с санями пройдёт. Но только не грузовик-полуторка, слабосильный, довоенный.

Пришлось им ждать, когда освободится дорога хоть немного от снега. Когда местные хоть малость расчистят. Ведь в то время не было ещё ни джипов, ни снегоходов всяких. В отсталой огромной стране. И, тем более, в этой северной угрюмой сельской местности.

- Да куда он, к чёрту, денется, - вполне резонно рассудили в посёлке. - Кто там его тронет. - Приедем попозже и заберём.

***********

А потом пришла предновогодняя и новогодняя суматоха. Заканчивался кровавый 1937-й. Начинался кровавый 1938-й. И посленовогоднее похмелье. И усталость. И апатия.

И сиротливо стояли обе, ограбленные и поруганные народоненавистнической властью, обе церкви-сестры. Совсем недалеко друг от друга. Белая церковь и Красная церковь. Троицкая и Успенская. Васильковский и лукинский сельские храмы божьи. И нечем даже им было теперь перекинуться звоном малиновым друг с другом.

Вырвали у них их звонкие и ясные языки-колокола. Как у казнимых преступников государственных. Как у разбойников с большой дороги.  Как у татей. Опасных и кровожадных. В каком-нибудь 16-м веке. При злобном и всевластном царе-Горохе.


(Продолжение следует)

***********

25.10.12. СПб