Уссурийские казаки

 
                поэма


 казаку  Михаилу Пилипенко,
 дедушке моему, посвящается.


          1
Александр - миротворец  болеть не привык,
В голове строил новые планы,
Как внезапно монарх, вызвав сына, поник:
"Мой наследник, прости за изъяны!"               

Но не смог Николай полюбить свой  народ,
 В подтверждение - поле Ходынки,
Когда он, угождая желанью господ,
Вместо скорби устроил гулянки.

Слыл хорошим отцом, нежным мужем жене,
Лишь  народ уважать   не умел он,
Предпочтя   оставаться  от дел  в стороне,
Умывался    кровавым  позором.
Основатель расстрелов,  беспечности  дел,
Отвергая реформы  России,
Загонял россиян в  кабалу, в  беспредел
Без особых  моральных     усилий.

          2

Пред царём лишь склонился весь дальний  народ:
Транссибирской большой магистрали
Положил тот начало, когда вёл поход
Сквозь Сибирь, в Уссурийские дали...
За строительство  главных железных  дорог
Из  Москвы  аж  до Владивостока
Благодарный народ   Николая как мог
Возвеличил  во  славу    пророка!

          3

Сотни тысяч трудяг выполняют указ,
Всероссийская стройка дороги
Привлекала рабочих, как яркий алмаз,
Хоть и правила были там строги...


Поздним летом  Илью за прилежность работ
Учредили десятником стройки,
У десятника куча несметных забот,
К ночи хоть бы добраться до койки!
Бывший каторжник выполнил долг пред страной,
И теперь он свободен, как птица,
Получил даже лист  отпускной, наградной,
Остаётся лишь только молиться!

          4

Всем  рабочим  надеждой светился  Иман.
Изгибались над тачками спины,
Из болот далеко разносился  дурман
Диких трав, волчьих ягод и тины. 
Приглянулся Илье  Уссурийский    Иман,
Где  казаки  живут, да  нанайцы,
Добродушна природа - лесной талисман,
И не пуганы тигры и зайцы.
Уссурийскому краю любой был бы рад,
Широки вы, раздолья России!
Что леса здесь, что земли – не знают преград,
А грибов-то, а трав, – хоть коси их!
За любое бы дело приняться был  рад,
Ведь  мужик он,  по сути,  простецкий,
Добрый труд был приятен без всяких наград,
Фабрикант приглашает Стрелецкий,
Вон Иванченко ждёт на кирпичный завод,
Фрейман – с пивом укладывать бочки,
Иль податься на речку грузить пароход,
Деньги выслать жене бы и дочке.

          5

Но решился Илья  счастье вновь испытать,
В ноги пал самому атаману:
«Клятву чести даю, рад и жизнь я отдать,
Если вновь я  казаком здесь стану!"
И поведал служивым нелёгкую быль:
В Запорожье был первым казаком,
Но  случайность,   цыганка, туман и ковыль
Изменили судьбу сизым  мраком.
Подрастала уж дочка, и счастлив был он,
Но случилась беда у парома:
Подбежала    цыганка: « Продай  медальон,
Иль лишишься родимого дома!»
Но послал ту цыганку подальше казак,
В голове как-то   странно  поплыло,
Возвратился домой и полез на чердак,
А душа словно в омут манила.
Взяв ружьё и патроны, сгоняя тоску,
Стал бродить по кустам, по болотам,
Тренируясь стрелять в старом дальнем логу,
Распугав лишь всех  птиц и енотов.
За протокой, в лесочке, вдруг слышит он  шум.
Отодвинув кустов паутину,
Вмиг отпрянул, увидев, как баловень кум
Лобызает  шальную дивчину.
А бабёнка-то, видно, не промах была:
То змеёй казака обвивала,
То смущённо  сникала; покорна, мила,
Запорожца в уста целовала.
И тревожно Илья поглядел сквозь кусты,
Ухватившись за сердце: «О, Боже!»
Там  любимой жены  разглядел он черты!
Жуткий холод прошёлся по коже.
Приглядевшись, узнал и   знакомый   браслет,
Значит, Анна   ему изменяет!
Всё поплыло в глазах, стал  не мил белый свет,
Сердце бешенством кровь погоняет.
Вмиг прицелил ружьё  (ловким снайпером был),
Грохнул выстрел,.. и всё стало тихо,
А затем  обречённо, степенно поплыл,
Лишь руками размахивал с криком.
Перебрался на берег, в глазах плыл туман:
Посмотрел  на сраженную пару:
Разъярённый,  как зверь,  становой атаман
Весь напрягся, готовясь к удару:
– Ты прицелил бабёнку? Признайся,  подлец,
Или пуля была та шальная?
Не спирай на случайность, отменный стрелец,
Голова у тебя не больная?
То-то  утром с цыганкой болтал ты, кабель,
Опаршивел, ревнивая гнида!
Молча слушал казак и обиды терпел,
Но молчал, не показывал вида.
Он раздвинул ковыль, чтобы взять труп жены.
В  сердце – рана змеиного  жала,
Вдруг отпрянул: проделки  чертей, сатаны!
Там не Анна –  цыганка лежала!
Схоронили чернавку, Илью – в дальний кут
В судне грязном и пахнущем смрадом
Под отроги Сихотэ-Алиня везут
Вместе с каторжным низменным стадом.

          6

Казаки расшумелись, затеяли спор:
 –  Не в игрушки  в станице играем,
 – Каторжанина брать?  – Ну, уж нет, перебор!
 – Мы указы царя выполняем!
Атаман Богаевский решил всё добром:
 – Пред царём шапку мы не снимаем!
А дорогу друзьям стелем добрым ковром,
Эх, в казаки тебя  принимаем!

          7

Размечтавшись о встрече  с любимой семьёй,
Утирая счастливые слёзы,
Пишет верный казак весть шальную домой,
Словно тянет из  из сердца занозы:

"Низко кланяюсь вам и зову вас к себе,
На кулички,  за пазуху Бога!
Пароходом плывите, доверьтесь  судьбе,
Из Одессы до Владивостока.
Здесь помещиков нет, вся свободна земля,
Лес рубить можно сколько угодно!
И, как в райском саду,  плодородны поля,
Украинцев встречают     охотно.
Славно ярмарки в праздники водит народ!
Приезжают купцы из-за моря,
Лихо тройки бегут, бубенцов хоровод
До утра не дают всем покоя!
Позаботился царь укрепить дальний край,
Вдоль Уссури стоят три станицы,
И садами цветёт белоснежными май,
Казаки охраняют границы.
Нет замков на дверях,  здесь они не нужны,
Весь порядок блюдёт полицейский,
Государь  в этот край не жалеет казны,
В перспективе –   казачий,  гвардейский!
Пароходы гудят, в школах лампы горят,
А казачки – что   важные птицы:
Через  день демонстрируют новый наряд,
И концерты бывают в станице!
Магазин инвентарный в рассрочку даёт,
Покупают в нём сеялки, плуги,
Как попал я сюда, так и сердце поёт,
Нет лишь милой и доброй подруги.
Красота   беспредельна, хоть глазом окинь,
В реках рыбу ведром брать несложно,
Всюду сопки уходят в глубокую синь,
На  душе лишь немного  тревожно.
И надеюсь на  то, что мы встретимся вновь,
Да поможет нам в этом  Всевышний!
В сердце твёрдо  храню  благодарность, любовь,
В Украине  теперь буду  лишний".

          8 

Вот  проходят недели, и месяц, другой,
Долго тянутся дни ожиданий,
Службу служит Илья с болью в сердце, тоской,
Неизвестность –  причина страданий.
Рано утром в окне явно слышится стук,
Не похож на рабочий, условный:
Слишком робкий, негромкий, но режет он слух,
Будто женской рукой, слишком скромный. 
Соскочил он с кровати, и мигом к окну:
Во  дворе видит Анну и дочку,
Радость встречи оставим Илье одному,
Закругляя счастливую строчку... 

После радостной встречи повел он гостей
Показать  все красоты  Имана,
В лавки модной одежды для жен и детей,
Не жалея   скупого    кармана.
В фирме «Кунста» купил милой дочке пальто,            
Полушалок  с большими кистями,
А любимой жене – дорогое манто
И журнал, –  удивить  новостями.
В гастрономе  Андросова взяли конфет,
Связку бубликов, праздничной   снеди,
И, прервавшись от радостных, тёплых  бесед,
Поспешили  в церквушку к обедне.
В час вечерний  открыли столичный журнал:
На обложке – портрет Николая:
Царь российский всем странам воззванье послал,
Отказаться от войн предлагая.               
Но  Европа раскрыла  лишь   рот,  изумясь,
Что идея всеобщего мира
В этой варварской, нищей стране родилась,
Изнывающей   в лапотных дырах!
 – Не понятна политика государя:
Сам с Японией в бой бросил силы,
Порт-Артур был оставлен постыдно и зря,
А теперь просит славы, малины!
В это время в станице «сполох» поднялся:
Пробирались к границе хунхузы,
У казаков мгновенно подъём начался,
А  все семьи –  в поля кукурузы.
До утра в  огородах сидели  они,
Отгоняя печали и страхи,
Изнуряясь от жуткой,  густой комарни,
Наконец, показались папахи.
Подскакали казаки верхом на конях,
Сапоги чёрной грязью облиты,
Но  на лицах сверкали и радость, и страх,
Страх –  за семьи, враги же отбиты!

          9

 –  Эй, сударыня Анна? Жена  казака?
В лазарете он, ранен немного!
Не тревожьтесь, та пуля задела слегка,
Заживёт, положитесь   на Бога!
Наступили для Анны тревожные дни,
Рано утром, скрываясь за сопкой,
Для лекарств собирала траву, и лишь пни
Обходила нехоженой тропкой.
Кровохлёбка, багульник в корзине лежат,
Тонко пахнут  лечебные травы,
Вон прижалась к земле стайка серых зайчат,
Медвежонок сопит  у канавы.

          10

В Уссурийской природе отраден рассвет:
Озаряются горные сопки,
Ниспуская повсюду  таинственный свет,
Певчих птиц пробуждая чечётки.
Где бы ни был твой дом далеко-далеко,
Здесь приволье тебя   приголубит,
Раз увидишь – покинуть его нелегко,
Сердце млеет, и плачет, и любит.
Просыпается солнце, по - детски струясь
Сквозь верхушки зеленых иголок,
Чтобы путникам тайны тайги показать:
Грозди радостных шишек - кедровок!
И печаль расставанья  с ночной чистотой
Омрачится в природе слезами,
Умываются травы волшебной водой,
Окроплённой с утра небесами.

          11

В эту пору скакал из дозора казак,
Конь внезапно с тропы отшатнулся,
Что с конём приключилось, не понял смугляк,
Вдоль тропинки платочек взметнулся.
Есаул Алексей быстро спрыгнул с коня,
Как во сне видит: нимфа лесная,
То чарует листву, взором ветки маня,
То скользит по тропинке   босая.
 – Что случилось, девица, ты блудишь в лесу?
Или кто тебя, может, обидел?
Так садись на коня, до жилья подвезу,
Что-то раньше девиц здесь  не видел!
Но тут нимфа лесная, отбросив косу,
Легкой тенью взлетела на лошадь
И помчалась галопом, сшибая росу.
Померещилось парню, быть может?
Он пришпорил коня вслед за нимфой лесной,
Круто в гору бежала дорога,
Преградил ей он путь со словами: "Постой!
Не обижу тебя, недотрога!»
 – Коль хотите подробности рода узнать,
То спросите у мужа родного,
А меня от рождения Анною звать,
Лекарь я у супруга  больного!

Из-за сопки весёлое солнце встаёт,
Но печален был облик казака,
Под уздцы за собою гнедого ведёт,
Как побитая в драке собака.

          12

К Рождеству казаков пригласили на бал,
Эта весть всполошила станицы,
Сам Скидельский украсил гирляндами зал,
Начищали кареты возницы.
Анна с Настей готовили к балу наряд,
Срочно взяли учителя танцев,
Подготовка велась целый месяц подряд,
Отлетали подошвы и сланцы.
Срочно танго, чакону, мазурку, кадриль,–
Всё, что было новейшего в моде,
Научились плясать, разучив водевиль:
«Мы споём   во саду ль, в огороде!»
Вот Илья осмотрел милых дам и умолк:
Две прекрасных жемчужины моря,
Видно, в платьях нарядных у женщин весь толк,
Не набраться бы с ними там горя!

          13

Звуки плавного вальса встречают гостей,
Зал наполнен, разносят бокалы,
Шум стоит от веселья, последних вестей,
Гости ждут с нетерпеньем вокалы,
Лишь  Настасья  печально стояла одна,
Все подруги умчались куда-то.
"Неужели я выгляжу гадко, дурна,
Или платье моё небогато?"
Так мечтала она на балу  танцевать,
Заплела под корзиночку косы,
Но никто и не думал её приглашать,
В глазках Насти обидные  слёзы.
Незаметно Скидельский  беседу ведёт
На французском, не многим понятном,
С гувернёром, блюстителем детских забот,
В отутюженном фраке занятном.
Седовласый учитель  степенно даёт
Музыкальный урок приглашенья,
И на танец он  бережно Настю ведёт,
Не скрывая  былого волненья.
И опять Настя –  солнышко, стала сверкать!
Много ль радости надо ребёнку?
–  Настя, Настя, ты где? Все устали искать!
Исполнителей просят в сторонку!

          14

Есаул Алексей  не отводит свой взгляд
От казачки,  вновь прибывшей Анны.
"Пусть замужняя, с дочкою, как говорят,
Обе `дороги, сердцу желанны!"
Алексей через зал переходит к Илье,
Нежно ручки он дамам целует.
– Как ты мог, крокодил,скрыть такое колье,
Ох, отец вас, как видно, балует?
Подарите мне танец, принцесса - дитя,
Вы согласны партнёру - дубине?
Обратился к Настасье игриво - шутя,
Будто Анну не ведал доныне.

          15

В тот момент всех гостей пригласили  к столу,
На столе - угощения к чаю,
А затем предоставили слово послу:
 – Из столицы  казаков  вещаю:
Николай, наш отец всей российской страны,
Предлагает создать  Дом Народный!
Ведь казакам   театры и драмы нужны,
Люд культурный, простой, благородный!
 – Господа! Предлагается тост за  царя!
За концерты, за нововведенья!
Верьте в то, что казачеству светит заря,
За Россию, её обновленье!
И раскатное русское  слово "У-р-р-а-а!"
Сорвалось с уст радушных посадцев,
Все забыли про время, давно бы  пора
Оторваться от бала и танцев!
Но мужчин волновала лишь тема войны:
 –  Оказать надо помощь  французам,
На защиту послать казаков  мы должны,
 – Да...нельзя пренебречь  их союзом!
 – Говорят, Сухомлинов отдал уж приказ,
В Думе всех охватила тревога!
 – Господа, успокойтесь: даст Питер указ,
Вот тогда казакам и дорога!
 – Австрияки, что чурки, не петрят в войне!
С ними запросто наши солдаты
За неделю управиться смогут вполне,
И напрасны все эти дебаты!

          16

В шумном зале внезапно погасли  огни,
Вмиг веселье прервалось молчаньем,
Анна с дочкой поодаль стояли одни,
В тёмном мраке, томясь ожиданьем.
Вдруг почудилось Анне, что кто-то к плечу
Прикоснулся чуть слышно губами:
 – Вы, как лотос прекрасны, и я так хочу
Тайной ночью увидеться с вами.
Томно сердце заныло  у Анны  в груди.
"Быть не может,  –  догадка пронзала,
Оглянулась несмело: кто ж там,  позади? –
Есаула в потёмках узнала!

          17

Зачастил на подворье  Ильи  Алексей
Поболтать по - хохляцки с Настёной,
На гармошке сыграть для соседских детей,
Угоститься  картошкой печёной.
А Настёна  девчонкой задорной была,
Всё с мальчишками больше дружила,
То вершины деревьев, как белка  брала,
То в ночном лошадей сторожила,
То, бывало, с отцом на лихом скакуне
Мчались в сопки, любуясь природой,
И, отменно держась в офицерском седле,
Наслаждались отменной погодой.
Вечерами садились вязать или шить
Сарафаны, наряды, подушки,
Даже новую песню могли сочинить
Настя с мамою, точно подружки!
И в такие минуты признанья полна,
Тайны страстные ведала дочка,
О подругах, друзьях всё шептала она,
Точно  миг, пролетала вся ночка:
– Как пасём лошадей мы служивых в ночи,
Страсть, как любим  Серёжины сказки,
Не перечь, не перечь, помолчи, помолчи!
Знаю точно: он строит мне глазки!
Говорит, ну, а сам...смотрит как-то сплеча,
То ранетки приносит в гостинчик,
Принимаю я дар, как всегда, хохоча,
Он же тайно мне гладит мизинчик.
– Вижу, нравится парень? Скажи мне, душа,
И приятны ль тебе эти ласки?
Ты  умна, благородна, собой хороша,
Может, к свадьбе готовить  салазки?
–  Что ты, мамочка, Серж мне, как братик родной,
О замужестве я не мечтаю,
Есть один на примете мужчина шальной,
Как увижу его, так и таю.
То... мне кажется, что ...он играет со мной,
Обращается, точно с ребёнком,
Много  старше меня, но такой заводной,
Всем по нраву посадским девчонкам!
То ...умолкнет внезапно и странно молчит,
Лишь в глаза так глядит  втихомолку,
Но не ведает, как сердце томно стучит,
За него, хоть в огонь я вдогонку!
Но когда я спросила: " Что смотрите так,
Может быть, вам  лицом не по нраву?
То рассеянно - странно ответил чудак:
"В нём ищу я другую оправу."

          18

Накануне Купалы, вечор, у реки
Казаки и казачки глумились:
Опускали девчата на воду венки,
За судьбу втихомолку молились.
У кого на венке не затухнет свеча, –
Ожидает удача, везенье,
Будет долгая жизнь и любовь горяча,
Всё по замыслу,   божье творенье.
У Настасьи венок  плыл легко, дальше всех,
Но упала свеча прямо в воду,
 – Без любви, девка, выйдешь, –  сказал кто-то в смех,
 – Потеряешь девичью свободу!
Разожгли  вкруг костры, стали прыгать сквозь них,
Песни петь  у огня под гармошку,
Лишь Настасьин щебечущий голос утих,
Не поёт, не играет в матрёшку...

          19

Казаки клали скирды, когда вдалеке
Запылила под конным дорога,
С красным флагом, трепещущим в  твёрдой руке,
Подскакал. Отдышавшись немного,
Оглушил всех сообщеньем, как громом средь дня:
 – Австро - венгры войну объявили!
Дайте срочно на смену другого коня,
Шасть  домой, чтоб народ известили!
На неделе казаки решили на фронт
Лучших всадников дать для защиты,
Утверждён был и список - мгновенный экспромт
Без излишней к тому волокиты.
Весть казакам пришла, как лихая беда,
Меньше суток на сборы в дорогу,
Но никто не предвидел  уйти навсегда,
Без возврата к родному порогу!

          20

На прощанье с женой у  Ильи только ночь,
У двери ожидает котомка.
 – Не кручинься, гони мысли смутные прочь,
Не один я, со мною –  винтовка!
Поутру прискакал  попрощаться Сергей,
Спрыгнув с лошади быстро, задорно,
Сделал трюк, точно в цирке  заправский жокей:
Кувырок  ванькой - встанькой проворно!
–  Детка, Настенька,  глянь, я прощаюсь с тобой!
Добровольцем на фронт отправляюсь!
И, быть может, даст Бог, погадаем судьбой,
Ох, дождёшься ль меня, вот чем маюсь!
–  Будь спокоен, братишка, за - ради страны
Я тебя никогда не забуду!
Службу честно неси для проклятой войны,
Дорожить верной  дружбою буду!
А на память дарю гладью шитый кисет,
Пусть он станет твоим талисманом,
Будешь дом вспоминать, теплой дружбой согрет,
Жду тебя я за тихим лиманом.


          21

Пред отправкой на фронт на вокзале парад:
За царя верой-правдой сражаться
Призывал офицер, обещая наград,
Все посадцы   пришли   попрощаться.
Тут  "Прощанье Славянки"  оркестр заиграл,
Заглушая  рыданья  и  плачи
И родных, и друзей, будто он предрекал
Лишь победу и радость  удачи!
 – По вагонам, казаки! Вперёд, за Царя!
Поезд тронулся, все –  на колени:
Провожавшие  будто бы  глас  алтаря
Враз услышали в день тот весенний.

          22

И не ведала Настя, что будет страдать,
Часто ходит к железной дороге:
"Может, весточку Сержик сумел передать,
Иль отец", – ожидала в тревоге.
Возвращались солдаты без рук и без ног,
Как скелеты, с тифозными вшами,
Почитая за счастье, коль выжить там смог,
Чтобы дома отъесться борщами.
Неспокойные вести доходят в Иман:
В Петрограде восстанье, Советы,
А про Ленина: тот, кто разносит дурман,
Манит в рай  всех на мёд и конфеты!
И на эту наживку, как мухи на мёд
Поднимались лентяи, бродяги,
А за ними пошёл середняцкий народ, – 
Обольстились на мёд бедолаги!
Ну, а кто был  в раздумье, к кому же  примкнуть,
Власть Советов свинцом угрожала,
В этом страхе страна, потерявшая путь,
В диких муках коммуну рожала!

          23

Как-то Анна спускалась  бельё полоскать,
Тишь стоит, никого из народу,
Тут случилось на грех Алексею скакать,
Видит: женщина падает в воду.
На бегу раздеваясь, он прыгнул в реку,
По-мужицки размахивал лихо,
После бережно нёс, как ребенка, к стогу,
Та дрожала и плакала тихо.
Чтоб не дать ей продрогнуть, раздел донага,
Обнял всю огнедышащим  телом.
 – Если б знала, о Бог мой, как мне дорога!
Но доволен и этим уделом.
Верь, не трону тебя, коль не скажешь мне "Да",
И стерплю все желанные муки,
Буду ждать, как прикажешь: недели, года, –
Всё шептал он, целуя ей руки.
– Пусть Господь грех простит, мне приятно с тобой,
Но любить   права мы не имеем,
Видит Бог, я честна, -  бес попутал  весной,
А весной мы, все бабы, глупеем!

          24

Казаки рубят спор, кто потянет страну:
 – Что с Россией-то матушкой станет!
 –  Не дадим горлопанам спустить все ко дну!
 – Будем биться, уж чья перетянет!
 – Дерзкий Ленин народу  оружие дал,
Страшной силой оно обладает,
Называется  ЗАВИСТЬ, – проклятый вандал
Интеллект  у  страны отнимает!
 – Рубит сук Ленин адский, где сам и сидит,
Все бездельники любят  свободу!
А народ слепо верит, вандалом забит,
Но старается властным в угоду!

          25

На защиту Отчизны, в отряд Колчака
Шлёт Иман свой отряд  из отважных,
И Анюта пришла проводить казака,
Тупя взор от ресниц полувлажных.
На глазах у ехидных казачек пакет
Подала Алексею  смущённо:
"Прочитаешь потом, как отъедет пикет",
И укрылась платком отречённо.
Весть дошла до  Имана: готовьтесь к  беде,
Партизаны прошли Сандо-Ваку
И, раскинувшись сетью по лесу, везде
Учиняют кровавую драку.

          26

Весь казачий посёлок, что в Графском, стальным
Призывал на защиту набатом,
Казаки –  на рубеж, а казачки –  к больным,
В помощь раненым белым солдатам.
Мать и дочь посещают палаты  больных,
По ночам заменяя друг друга,
Перевязку ведут, даже  кормят иных,
Гарнизону нужна их услуга.
 – Вот уж осень пришла, от отца нет вестей, –
Сокрушалась Настёна  печально, –
Стал и двор наш  пустым, и давно нет гостей,
Разве кто забредёт лишь случайно.
Хоть бы наши вернулись домой  поскорей,
Но тотчас осеклась, видя слёзы:

 – Что случилось, родная, скажи, я сильней,
Одолеем преграды, угрозы!
 – Ох, дочурка, беда приключилась  со мной:
Греховодница я при разлуке,
Лучше мне умереть бы от пули шальной,
Наложить на себя , что ли руки?!
Не пытай, от кого ноша в чреве моём,
С этой тайной сойду  и в могилу,
Помоги мне в беде, легче будет вдвоём
Обрести благосклонность и силу.
 – Не кручинься, мамуля, твой грех я возьму,
И комар даже нос не подточит,
Пред иконой клянусь: никогда, никому
Нашу тайну не дам опорочить!
Твой живот пусть укроет холщовый корсет,
Ну, а мне приготовь-ка подушку,
Будет в помощь тебе и широкий жакет,
А в свой грех посвящу я подружку!
Мигом сплетни о горестных бабьих вестях
За три дня разлетелись в округе:
"Ах, Настасье  позор! Ах, она на сносях! –
Растрещали сороки - подруги.
– Посмотрите-ка, бабы, тихоней была!
И внезапно для всех округлилась!
Мужика, вроде, нет, от кого ж понесла?
Тьфу, развратница, чтоб ты сказилась!
И про Анну в посёлке ходила хула:
 – Со стыда, говорят, захворала!
 – Вот ведь матери срам, коли дочь понесла!
 – И к колодцу ходить перестала!
Всем врачам помогала Настасья лечить,
Постигала науку, училась,
Не сподручно под юбкой подушку носить,
Но терпела, за маму молилась.

Как-то ночью проснулась, ей слышится стон,
На полу, в лоскутках одеяла
То ль телёнок мычит, то ли снится ей сон,
Там мамуля лежала больная.
Настасия  роженицу  – в баньку скорей,
Уложила на чистую лавку,
И, укрывшись засовом  дубовых дверей,
Заварила шалфей и красавку.
А под утро зари родила Анна дочь,
Детским криком рассвет поперхнулся,
И все тайны укрыла прошедшая ночь,
Новой радости день улыбнулся!

          27

После `родов на Анну горячка нашла,
Уходило сознание, снова
Вдоль  тоннеля  к источнику света плыла,
Но сорваться вновь в бездну готова.
И на девичьи плечи легла вся страда:
Спозаранку корову доила,
Полоскала бельё у речного пруда,
И ребёнка из соски  кормила.
Все соседи узнали,что Анна больна,
Воспаление лёгких схватила,
А Настасья давно уже дочь родила,
Помогать никого не просила!

Как-то ночью послышался девушке  шум,
Видно, били кого-то и гнали,
Лишь к утру все узнали разгадку  тех дум:
Партизаны  больных расстреляли!
Нагло шарили кур, воровали муку,
Самогону  награбили вволю,
Учинили попойку на дальнем  току,
Матерились, блевали по полю.
В полдень свежая новость: в Имане опять
Власть сменилась из Красных на Белых,
Успевали посадцы лишь флаги менять,
Упреждая воителей  смелых!

          28

Жёстко осень настала. Срывает листы
Ветер северный, злой, непокорный,
Сиротливы деревья, поля все пусты,
Аквилон разгулялся проворный.
Он безжалостно лезет  в одежды людей,
Отправляя в родные пенаты,
Замораживал путников вплоть до костей...
Проклиная судьбу, шли солдаты.
И в такую осеннюю хладную ночь
Постучал кто-то тихо в окошко,
Анна с Настей баюкали ласково дочь,
 – Кто стучит? –  Подождали немножко.
Сиплый голос ответил:
 – Откройте скорей,
Ради Бога, краюшечку  хлебца!
Обе разом отбросили крюк от дверей.
–  Разрешите бродяге погреться?
Входит старец небритый, держась молодцом,
В зипуне, подпоясан верёвкой,
Походил на кого-то он явно лицом,
 – Не узнали?  – спросил тот с издёвкой.
Настасия  вскочила, и ну  целовать
Незнакомца  в небритые щёки!
И, бледнея вдруг, Анна сползла на кровать,
(Знать, не даром трещали сороки!)
Алексей ли стоит или снится ей сон?
Почему он целует ей руки,
Слишком новым и странным казался ей он
После длительной, тяжкой разлуки.
Позже взгляд обронил в колыбель  у стола:
–  Боже правый, да чей сей ребёнок?!
Тут  улыбка у Насти с лица  отошла:
 – Я - виновница милых пелёнок!
 – Собирайтесь  в дорогу, нелёгок наш путь,
Вместе с беглыми плыть  за границу,
Там, на пристани, к армии Белой примкнуть,
Лошадь стынет, нашёл и возницу.
На раздумье у Анны всего... ничего.
Загорелась мечтою шальною,
Не осталось родней у неё никого,
Но куда же такою больною?
Нарядились в тулупы, пелёнки - узлом,
Молока про запас вскипятили,
Покормить чтоб ребенка чем было потом,
Помолились, и в ночь покатили!

          29

Наступал  новый день, глянь,  часовня видна,
Возле Шмаковки – выстрелы в балке,
Видно, бой шёл давно, вероятно, с темна, –
Дай Бог путь до спокойной стоянки!
Алексея давно поджидал Гавриил,
Заждались офицера монахи,
Добродушный отец накормил, приютил,
Рассказал про недавние страхи:
 – Партизаны повадились красть монастырь,
Накануне ограбили склады,
Осквернили все кельи, священный псалтырь,
Непокорных избили у плато.
Утащили  продукты, вино, всё зерно,
Прихватили подсвечники  храма,
Раскромсали иконы, сожгли  и  гумно,
Ни креста нет на них, нет и срама!
А потом Алексея  отец Гавриил
Взял к монахам  на тайное вече:
Документы и золото он попросил
Взять с собой до неназванной встречи.
 – Проездные оформили вам на семью
Пароходом  от Владивостока,
Здесь указан  и адрес: ваш дом, авеню,
Торопитесь, успеть бы до срока!
Решено и ребёнка тотчас окрестить,
Крёстной  матерью Анну назвали,
И, едва лишь успели водой окропить,
Слышны звуки орудия стали.
Подогнали телегу, отец Гавриил
Пожелал добрый путь и здоровья,
Два  холщовых оклунка под спуд положил
 – Ну, с крещением, дева Прасковья!

          30

А на станции поезд, набитый битком,
Ждал  на новой  железной дороге,
Безбилетными влезли на крышу  верхом,
Молча ехали в смутной тревоге.
Пароход у причала битком весь забит,
Колыхалась толпа, словно море,
Торопились все к трапу  дорогу пробить,
Покидая страну в  смертном горе.
Алексей золотые мешочки связал,
Возложил тут же Анне на плечи,
Пробивая ей путь, он на трап указал,
Сам к Настёне вернулся  навстречу.
Взяв ребёнка  в охапку свободной рукой,
Обхватил Настасию  тревожно,
Услыхал вдруг гудок парохода, другой...
Пароход отходил осторожно.
Весь забитый людьми, он вдоль трапа проплыл,
В нижней палубе Анна стояла,
На лице у неё страх и ужас застыл,
Громко вскрикнув, она  замахала!
И, отчаявшись, люди бросались вослед
Уходящему  вдаль пароходу,
Ведь для многих сошёлся на нём белый свет,
Но тела  шли под лёд и под воду...

          31

Дни и ночи  качала хмельная волна,
Веселя пассажиров счастливых,
И лишь Анна поодаль сидела одна,
Отвергая попутчиц болтливых.
Не решаясь потратить чужое добро,
Голодала и  ехала  молча,
Всё пропало, как в бездну; всё в мире старо,
Прицепилась какая-то порча!
Доедая объедки от пышных столов,
Положив в изголовье оклунки,
Обращалась к молитвам тихонько, без слов,
В такт рыдающей  старой  форсунки.

Вот, проходят недели, большой пароход
Бросил якорь в порту иностранном,
Подан трап, пассажирам свободен проход,
Речь звучит  на наречии странном.
Непомерную ношу взвалив на плечо,
Робко женщина двинулась следом,
Иммигрантов встречали тепло, горячо,
Накормить предложили обедом.

К русской даме француз, совершенно седой,
Подошёл, предлагая услуги,
С неподдельной заботой, простой теплотой,
Словно старой и доброй подруге:
 – Разрешите помочь, вы - землячка моя?
Говорю я по-русски неплохо,
ДорогА  мне Россия, как  предков земля,
Лишь доверьтесь вы мне, ради Бога!
В русских женщинах важны  тепло, чистота,
А правдивость и верность  бесценны,
От природы даются вам ум, красота,
Эти свойства весьма драгоценны!
Будь помощницей мне в старом замке  моём,
Я не беден, и рад поделиться
Всем, что есть у меня, заживем мы вдвоем,
За тебя буду Богу молиться!

          32

Призадумалась Анна: коль выбора нет,
Не скитаться же ей под забором,
И из Библии вспомнила важный совет,
Между прочим, за тем разговором:
Там, где выбора нет, то отдайся судьбе
И плыви по теченью  соблазна,
Верь, спасенье ковчега прибудет к тебе,
Бури стихнут, и всё станет  ясно.
Положившись невольно на пытку судьбы,
Едет Анна в машине с французом
К удивлению всей пароходной толпы,
Изумлённой  внезапным  конфузом.

          33

Но оставим мы Анну, вернёмся назад,
К берегам   Золотого Отрога:
Алексей беспрерывно курил самосад,
Глядя в море, в надежде на Бога.
На причале мемекала чья-то коза,
Видно, брошена в спешке и горе,
И по морде козлиной катилась слеза,
Провожая хозяина в море.
Ту сиротку-козу Алексей отвязал,
Усадил  всех троих на подводу,
В монастырь побыстрее он гнать приказал,
Поскорее от красных дать ходу!
По причалу  японцы стреляли  в упор,
Вдоль Приморья рассеявшись вволю,
Алексей приготовил к защите затвор,
Мчали кони по бранному полю!
Лишь у Шмаковки  спешились кони, храпя
От безудержной бешеной скачки.
Ну, а дальше  - пешком, о прошедшем скорбя,
Отобедали  скудной заначки.
Алексей  впереди, Настасия - за ним,
Подгоняя козу, поспевала.
Ей так радостно было остаться одним,
Тихо песню себе напевала!

          34

Чу, послышались выстрелы  рядом, в лесу!
Залегли у оврага в засаде.
Спрятав путниц беспечных и с ними козу,
Есаул подобрался к ограде.
Он увидел вдали партизанский отряд
И монахов, убитых в лощине.
Конармейцы швыряли тела их подряд,
Предавая кровавой могиле.
Положив крест на лоб, прошептал про себя:
 – Эх, пропала, моя ты  Россия!
Что же делать теперь, как мне  жить без тебя,
Бога ради, скажи, Mamma Mia!

Сквозь густые кусты долго полз он назад,
Рассказал   Настасии, что видел,
Предложил ей  совместно покинуть  весь ад,
Жить в лесу, чтоб никто не обидел.

За далёкой деревней, в глубоком лесу,
Выбрал место, вдоль речки полянку,
Где нога не ступала, и даже Дерсу
Не бывал там, построил землянку.

            
            ********


            ЭПИЛОГ

Алексей и Настасья вступили в колхоз,
Стал он егерь, она - пчеловодом,
Нарожала Настасья  детишечек воз,
Проносились лета год за годом!
Вышла замуж Прасковья, покинув родных,
С лейтенантом уехала в Дрезден,
И с печалью - тоской вспоминая о них,
Познакомилась с русской - мир тесен:
Как-то с мужем  зашли в небольшой ресторан,
Заказали себе лёгкий ужин,
Вдруг по - русски соседка спросила: "Стакан
Можно взять, если вам он не нужен?"
Завязалась беседа, и вскоре они
Разузнали, что обе - землячки,
Что у Анны остались там дети одни,
Муж (Ильёй звать) –  погиб, не иначе.

Через год офицерам  приходит  приказ:
Возвращаться на родину срочно,
В Ленинградскую область служить был указ,
И на сборы даны сутки точно.

          35

В отпуск к маме, родным едет Паша домой,
Предвещая себе радость встречи.
Пахнут  сладко поля  уссурийской  весной,
Вот и дом, наконец:
 - Добрый вечер!
Но никто не ответил, вокруг тишина.
Показалась соседка в заборе:
– Неужели Прасковья? Ты с мужем? Одна?
Ох, случилось у вас, Паша, горе:
Твой отец уж три дня, как в больнице лежит,
Буреломом его придавило,
А Настасья Ильинична  с ним же, тужит,
Умирает он, – врач упредила.
Дочь успела увидеть отца своего,
Прошептал он: 
 – Роднулечка, Паша,
Хоть отец  я тебе не родной, никого
Не любил, как тебя, радость наша!
Обняла Настасия   и мужа, и дочь,
Утирая ручейные слёзы,
Всё решилась  открыть, чтобы горю помочь,
Вынимая из сердца занозы:
 – Мой любимый, родной, я дала тот обет
Перед мамой моей и иконой,
Унести и в могилу должна тот секрет,
Что женой непорочной, законной
Я вошла в жизнь твою, да простит пусть нас Бог!
А Прасковья - моя лишь сестрица...
Не закончив, услышала  стонущий вздох,
Будто вздрогнула даже  больница:
– Благодарен Всевышнему,  правду узнал!
Умереть мне теперь не обидно,
А слова забираю, что только сказал,
Я - отец твой, Прасковья, мне стыдно...
– Значит, женщина Анна моя точно  мать,
Та, что в Дрездене мне повстречалась?!
Так меня умоляла про дочек узнать,
Жаль, уехала, не попрощалась...
– Передай, дочка,  маме: быть может, простит,
Что не смог стать защитником в море,
Пусть приедет сюда, и у вас  погостит,
Схороните меня на просторе...

            ********

Черный камень  лежит  на могильной плите,
Лишь слова на нём кажутся странны:
"Так прекрасно безмолвье в своей правоте,
Скорбь прими от родных и от Анны".