То же самое

- Я не могу больше! Что бы ни читал, всё насквозь вторично, всё было, перепето всё давно на все лады, только оскомина на зубах, и Шекспир с Данте грустно улыбаются сверху из облачков! А что сам пишу, что, как сперва кажется, приходит прямо сверху, прямо всего пронизывает, оказывается хуже некуда, плоско, или вычурно, или заумь высокомерная! Не могу больше писать!

Уил махал руками сверху вниз, с напряжённой спиной, как бы бросая невидимый поршень в трубу.  Он ещё не мог освободиться от этого душного ощущения во тьме. Пэт полуобернулась, плавно, как-то непонятно, слегка улыбнулась одной стороной лица, качнула головой. – А что ещё кажется тебе вторичным? Уил с самого начала практики не решался к ней подойти. А тут эта сирена, учебная тревога…

Она прикрыла дверцу шкафа, не спеша сделала два шага навстречу и положила руки ему на плечи. Они оказались сразу много тяжелее, чем он представлял. Её чёрное каре как темень ночи, и провал в свет лица. Он не говорил ей, что грезил когда-то Луизой Брукс… Он видел подростковые фото на её странице, Пэт, конечно, а не Луизы, там волосы были светлее и вились, у женщин же всё просто: светлое покрасить, тёмное отбелить, прямое завить, вьющееся выпрямить… её глаза, зеленые и чуть желтоватые, как неспелый крыжовник, смотрели очень прямо, но всё время отклонялись чуть в стороны, и выше, и ниже, определённо осознанно, и сразу возвращались назад.

А она ведь уже ждёт! От неё исходил аромат корицы и чего-то, разогретого солнцем. Мой ход! Женщинам нравятся решительные и они хотят поддаваться силе его, мужчины, желания. Но я уже затянул паузу и не заметил, как задержал дыхание, промелькнуло в голове у Уила. Я не мешкаю, я проникаюсь, решил он. Пэт ещё приблизилась, совсем чуть-чуть.

Уил не нашёл ничего лучше, чем судорожно вдохнуть и облизать пересохшие губы. Потом очень осторожно привлёк её за талию к себе и поднял руки к её острым лопаткам. – Я так по-дурацки одета… Розовое платье и чёрные ботильоны. – Нет, на эмо ты совсем не похожа. (Боже, что за идиотская фраза!). – Ты… - Что?  - Ты самое чудесное создание Господа нашего… Неисчерпаемое… Он привлёк её к себе и жарко зашептал в ухо (ну как же это по-киношному и неоригинально!) – Ты так прекрасна, что каждый миг твоего бытия содержит в себе целую нераскрытую Вселенную… Для меня весь мир оправдан тем, что здесь есть ты. Все чудеса в нём для тебя и звёзды для того, чтобы вести тебя к лучшим из них…

Только тут Уил ощутил мощную тяжесть в паху и обнаружил, что его налитой, уже почти потерявший под ширикой упругость выступ упирается в низ её живота (фак, я про него совсем забыл! Да и что бы я мог сделать?). И сделал непроизвольное мелкое неловкое движение тазом назад. Пэт совершенно по-детски хихикнула, быстро отстранилась, но плечи его не выпустила. Поражённый сиянием её улыбки, с головой немного набок, он растерялся, когда она резко стала серьёзной.

– Ну и как ты предлагаешь мне ко всему этому относиться? (А глаза всё равно озорные, видит Уил). – Я чувствую что-то неизмеримо большее, чем интерес, влечение, даже восхищение. Я много думал об этом. Я люблю тебя, Пэт. Пэт застыла на три секунды, порывисто вздохнула, быстро отошла и отвернулась к окну. Воздух словно померк и сгустился, что-то ушло (вот чёрт, подумал Гон). – И что, раньше у тебя такого никогда не было? Кружится голова, надо что-то сказать.
- Нет, так точно не было. – А как было? Она резко повернулась к нему. Газа её горели. – Да так, увлечения… Я скорее поддавался, чем западал, хотелось попробовать, получить впечатление, исследовать на сакральность, понять, где место этого в… (Боже, что я несу!) Пэт подошла и вдруг широко улыбнулась. Вновь этот свет… Как солнце из-за туч, мелькнуло у Уила в голове, фу, как банально, но мне уже не кажется это банальным! Он почувствовал, что краснеет. 

- Ты прости, но я не верю в любовь. Есть страсть, а потом всё кончается. Люди всё придумывают, чтобы казаться лучше. Прежде всего самим себе. Она вновь улыбнулась, уже не так широко, но нежнее.  – А ты любишь танцевать, Уил? Давай потанцуем!  - Да ты так говоришь, потому что… К тебе это ещё не приходило!   - Откуда ты знаешь? А что говорят те, с которыми у тебя были только увлечения? Пэт положила телефон  на подоконник и включила какое-то ретро-данс радио.  – Давай потанцуем. Ну, давай же, не стой столбом!

Она начала легко и грациозно пританцовывать, озорно улыбаясь. Уил тряхнул космами и тоже широко улыбнулся. - Тогда рокабилли ещё был совсем юн и балдел сам от себя… Как и я, когда впервые услышал эту песенку. Он тоже задвигался, стараясь поймать её ритм. - Скажи, Пэт, а почему ты решила вдруг спрятаться в том же шкафу вслед за мной? – Нет, ну посмотрите на него, а!? Это я решила там спрятаться и пошла к нему первая, а ты, грязный похотливый орангутанг, устремился за мной, я и охнуть не успела, как ты уже закрыл дверцу изнутри! Её глаза сверкали чистейшим праведным гневом. – А зачем? – Я хотела потом, когда все спустятся вниз, пробраться в кабинет моей начальницы, Мэри, этой сучки крашеной, и посмотреть, что она там писала, когда отчитывала меня! А тебе-то что в шкафу понадобилось? Хотел меня изнасиловать?  - Да я первый к нему рванул, просто стоял дальше! Я хотел… Я хотел посыпать слабительного в бутылку мятного ликёра, которую Фил держит в нижнем ящике стола и прихлёбывает из неё, когда думает, что его никто не видит. Пэт прыснула. - Ты бы его видела, как он высокомерно поучает, как губу оттопыривает, а сам… Он и жвачку жуёт постоянно, чтобы не усекли. - Да брось! Если кто узнает, твоей практике точно конец! – А если бы тебя застали роющейся в бумагах Мэри? Ещё и из колледжа вышибут с треском…

Мелодия закончилась, и тут же, без паузы, запел Элвис. Пэт присела на подоконник. – Элвис верил в любовь, как ты думаешь? Или это искусство?  - Не веря, так спеть невозможно. Не веря, ничего нельзя сделать стоящего, ни в науке, ни в спорте… А в искусстве и подавно.  – Ха. Так тебе не хватает веры, чтобы писать? Писать так, чтобы… всё переворачивалось? Чтобы лучами пробивало изнутри насквозь?  “Love me thender, Love me do…” - Нет. Он медленно покачал головой. – Этого через край. Это просто нетерпение. Ведь вот так взять и написать шедевр нельзя. К этому долгий путь. Который только внешне может показаться и недолгим и простым. Издалека. А кризисы это нормально. Даже необходимо, наверное. Сквозь жалюзи вдруг пробились первые предзакатные световые стрелы.

– А любовь… что слова… Шум. Представь себе. Уил глубоко вздохнул. – самолёт разваливается в воздухе. Вот он и она, незнакомые или едва знакомые, сидевшие рядом,  оказываются в свободном падении. Они в салоне не понравились друг другу. И вот у них есть всего пара минут до неизбежной смерти. Они смотрят друг на друга. Он, не раздумывая, прижимает ей к себе и кричит в ухо слова, успокаивает, ободряет. Там нас ждёт Любящий Отец. Боли не будет. Благодарю за жизнь, за всё и за всех. Ты не бойся. Там истина и любовь, ты не бойся. Больно не будет. Сразу у Него. Там новое начало. Там новое рождение… Голос Уила стал предательски хриплым, ломким. - То, что он делает, это любовь. Никто не узнает. Миг и конец. Но он это делает. Это любовь. Так и жизнь… Это то же самое. Только времени немного больше. Ты или делаешь это, не смотря ни на что, или нет.

Пэт быстро отошла к окну. Закат тонкими линиями прочертил её волосы. – Это... Нет. То есть да, но...  Слушай, почему никто не возвращается? Где все? Я читала про одну женщину в концлагере, которая перед газовой камерой… Уил двинулся в её сторону, и они замерли, услышав стремительный тяжёлый топот по коридору. Отшвырнув дверь, ворвались две огромные фигуры в бронежилетах. - Вперёд марш! Бегом!! Они схватили Уила и Пэт и буквально вышвырнули в коридор. – Быстрее! Рванёт в любой момент! Нам не удалось её обезвредить…

Безумный спринт мимо открытых дверей в кабинеты, мимо рецепшна, вот уже распахнутые двери из холла на улицу… Они бежали рядом навстречу всепоглощающему пожару заката. Воздух уплотнился низким гулом, заложило уши.
- То же самое??! – Да!!!