Она ушла, как будто - бы, домой...

Она смотрела, молча, в потолок...
Ей врач сказал: «Осталось жить недолго...»
И дал свой старый, скомканный, платок
Из чувств, наверно, собственного долга.

«Да ну и пусть...» - подумала она.
Ведь дети жизнь свою определили.
Их подняла, практически одна.
Немного жаль, что все её забыли.

«Да ну и пусть!», и в горле стал комок.
Секунду жизни вечность показала.
«Наверно это Господа урок,
Чтоб я его, хоть поздно, осознала».

Вдруг за окном никчёмный воробей,
«Чирик - чирик?» - как бы спросил чего-то.
Иль пожелал, что «ты», мол, «не болей!»
Она в себе «Да разве мне охота?».

Он на карниз спустился не боясь.
(Окно в июньский день дышало жизнью!)
И к ней, как будто, искренне, стремясь,
Заворожить её пытался высью

Своих небес, и жизненных красот...
«Чирик — чирик! - Вставай! Не приставляйся!
Господь нас всех по жизни бережёт!
Ты помолись! И от Души раскайся!

Она его чириканья вняла.
Как будто был язык один и тот же.
Платком, что доктор дал, слезу смела
С Душой молясь, что ей поможет Боже.

На ужин, поздно, кашу принесли.
А ей и есть ни сколько не хотелось.
Но мысли вдруг куда-то понесли,
Хотя болело горло, и хрипелось.

Глоток, как жизнь вернувшись, будто вполз.
Крупинки каши стенки обдирали...
Ведь не помог ей ухогорлонос?
Уже ли чудо может быть? Едва ли...

Но к жизни Вера всё же ожила.
К ней каждый день воробышек вертался.
Она уже без просыпа спала,
И врач её успехам удивлялся.

...Определили в общую потом
Из одиночки. Счастье-то какое!
Ей сниться стал отцовский старый дом
В большом саду вишнёвого покоя.

Забыли дети...ладно...пусть живут...
Соседка вдруг однажды позвонила.
Сказала: «Дом родительский снесут...»
Как бы его она не сторожила.

Да. Документов не было совсем...
Детей растив, ей денег не хватало...
Других хватало жизненных проблем...
Она, от боли, криком закричала!

Ей срыв совсем не нужен был такой...
Ни воробей, ни врач уж не помогут...
Она ушла, как будто - бы, домой,
Но не к себе, а тихим утром, к Богу...