мимоходом

Я там был и давно. Изменений полно. Я тогда
оценить их не мог, надышавшись извёсткой и йодом,
вне себя от всего, растекаясь, как будто вода,
прилипая к любому окну, говоря мимоходом
с одиноким прохожим - он помнил ту жизнь, что и я,
с молодым и забывчивым - этот не знал о вчерашнем.
Я рассказывал им о себе, ничего не тая,
ничего не утратим, зато ничего не обрящем.
Здесь костями железными лязгал усталый трамвай,
увозя пассажиров распаренных на дерматине,
словно Левиафан. У путей колдовала трава,
наговором вещая, что все мы бессмертны отныне.
И старели деревья в старушечьей злой седине,
а на деле - цвели, обещая надежды на семя.
Как давно это было... Но с памятью наедине,
я вхожу в этот город, брожу в нём, не узнанный всеми.
Обитатель окраин и старых кварталов его,
разнополюсный ветер, двусмысленность встреч и прощаний.
На фарфоровом небе, где Гжель изошла синевой,
о своём говорили знакомые мне горожане.
Море берег точило, приливом сменялся отлив,
отъедая, что можно, бросаясь лежащим под ноги -
одинокие пляжники, каждый из них сиротлив,
потому что один - одинокий среди одиноких.
Продавщица босая, спеши предложить пирожки,
в полотенце петушьем живущие, чтоб не остыли.
Загорелая женщина, бёдра твои широки,
узкий стан и фигура по форме изящней бутыли.
Мне б отпить хоть немного и вкус на губах сохранить,
капли йода и соли звенят, словно мелочь на сдачу.
Как давно... Почему же ещё сохраняется нить,
и о чем я во снах со случайным прохожим судачу.
Изменений не помню... И всё не привыкну никак,
что уже и не тянет однажды вернуться на берег.
Вспоминаю о женщине, грею ладонью коньяк.
Не хватает её... С пирожками по двадцать копеек.