Моя армия

  18 лет призывной возраст, я учился уже на 4 курсе худ. училища. Кто-то из моих сверстников по учебе смог избежать службы, но это было не для меня, незначительная хитрость напоминала окружающим о моей национальности, да, я и сам хотел пойти в армию: мне так надоела родительская опека, жизнь на всем готовеньком, нужна была встряска, вот и получил ее. Осень, накрапывал дождь, меня провожали: моя семья и весь мой курс, друзья Вадим со своим братом, Мишека по какой-то причине не было, мама плакала, а я смотрел на перрон через окно вагона и думал: “Быстрее бы поезд тронулся!“ Поезд шел из Симферополя в Кишинев, но тогда еще не была известна станция назначения, состав шел с остановками, постоянно пополняясь призывниками. Зная, что одежда будет выброшена, в обмен на солдатскую форму, все были одеты в старье, полно было фуфаек, ребята по дороге доставали от куда- то спиртное и атмосфера была пьяно-угарная. Одеться неопрятно мне было стыдно, и я шел на вокзал, как ходил по городу раньше, но, когда пришлось отдать одежду с обувью старослужащим, потом еще долго переживал. В поезде не пил, да и мне никто не предлагал. Где-то, уже в Молдавии поезд долго стоял в степи, ожидая свободной линии, какая-то группа призывников рванула в село, что было далеко, очевидно за спиртным. Откуда-то во мне взыграл дух озорства и безрассудства, и я призвал ребят, стоящих подле, тоже сбегать за вином, но в соседнее село. Ну, добежали до поселка, люди испугались, попрятались, пришлось бегом возвращаться к поезду. Добежали, все в рассыпную, а я “герой”, чего бояться? Лейтенант, сопровождавший поезд, забрал у меня военный билет и сказал, что я свободен от службы и могу идти на все четыре стороны.
 Я, конечно, сел в поезд и продолжил путь со всеми, а литер, потеряв меня из виду, сам заволновался и послал сержанта проверить, в поезде ли хулиган. По прибытию в Кишинев мне вернули военный билет. Вели нас в часть по одной из улиц города, по обеим сторонам которой, росли каштаны, я обернулся, увидел бесконечную, возбужденную толпу новобранцев, а на деревьях такое же количество фуфаек. В воинской части нас всех постригли, и моя   предусмотрительно короткая стрижка, тоже не уцелела, разделись до гола, прошли душ, одели форму, стали искать знакомые лица- один другого не узнает. Был паренек из муз. училища и еще, кто-то третий из земляков, гуляем по аллее воинской части вечером, подходит какой-то “старичок“, спрашивает откуда мы, оказалось, что и он оттуда, но, коль такая неожиданная встреча землячества, то надо отметить, скинулись по трешке, дали деньги ветерану воинской службы, он перемахнул через забор и…с концами! Это был первый урок. В дальнейшем такой же тип был почтальоном в части, он вскрывал конверты и воровал рубли, присланные родителями солдатам. 
   Переспав впервые на солдатской койке, какое-то количество призывников перекинули в г. Бельцы, в ту часть, в которой я прослужил около двух лет. Воинская часть напоминала пчелиный улей: здесь были призывники со всех республик, солдаты, которые оттрубили по 3 года, а их не демобилизовали, хотя у них пошел четвертый, они были злы и взрывоопасны. Был 1963 год, нарастало напряжение на советско- китайской границе и туда перебрасывали силы, т.е. в Читу.   
   Подошел к старшине- художнику и осведомил его, что я из худ. училища, и он пошел в штаб и меня оставили в этой части, потом он очень сожалел о содеянном, т.к. я, в дальнейшем ничем помочь ему не мог.
  В первый день, когда нас привезли в часть, было построение и команды отдавал сержант с иудейским акцентом, но голос был пронизывающей силы, который подчинял моментально всех, сержанта звали Сеня. 
  После команды “вольно“, меня, почему-то потяну к нему, и подойдя, спросил его: “Почему, ты, так кричишь?“-он ответил-“Надоело служить!  “ По возрасту он был старше демобилизованных, в части я его больше не встречал.
  Потом был карантин, то есть, подготовка молодых к присяге, и у меня был командиром старший сержант- рыжий украинец, который пере служивал, он был на взводе, еще и антисемитом. Несколько раз меня вызывали в штаб сделать надписи на картах, это его очень раздражало, хотя сачкануть у меня не было возможностей, т.к. это происходило во время солдатского отдыха. Это произошло поздней осенью, уже выпал снег, после отбоя ко сну, меня разбудили и вызвали в штаб, надо было сделать несколько надписей на картах.
  Часов в 12 я вернулся в казарму, сержант спал на моей койке в сапогах и только его кровать была свободна. Лечь на его постель я побоялся, так как он был пьян. Я его разбудил и он с ненавистью в голосе, со словом: “Кле..й..ман!“-ударил сапогами мне в лицо, это было для меня неожиданностью.
  Пошел в соседнюю казарму умылся, он разбил лицо в кровь и, возвращаясь в свою казарму, встречаю его у входа, он вышел помочиться и обращается ко мне со словами: “Иди спать, Кле..й..ман!“ Вот здесь, у стены я его и отделал, видел только ночной дневальный, и то заскочил во внутрь от страха. Старший сержант- антисемит исчез на несколько дней, когда он появился, морда его была еще рыже-синяя. Мы приняли присягу, и у меня был уже другой сержант-украинец, но подобрее, хотя любил наказывать по пустякам. Тот, что был прежде, проходя, здоровался с уважением, но, видно, еще мечтал рассчитаться, дослуживая последние дни. Был у меня наряд в кочегарке, а у него внутренний караул, т.е. охрана с автоматом, но без патрон, помещений внутри части. В кочегарку караульные заходят, обычно, погреться, зашел и он, греется, молчит, потом спрашивает: “Это ты меня избил?“- “Да, я!“- “Ну, зачем так сильно?” – “Иначе я не умею!” На этом разговор был завершен.
  Есть у меня рассказ, написанный во втором лице, при ситуации, когда драки избежать невозможно, когда речь идет о поруганной чести, когда дипломатия и умные слова, только унижают человека, а сила все ставит на свое место.
               

                САМОВОЛКА.               
  Был у нас в роте солдат-молдаванин, были еще несколько из Кишинева, но этот выделялся своей простотой: знал все злачные места в городе, пойдет раз, другой в увольнение, вернется с венерическим заболеванием, после этого его месяцами никуда не отпускали. Первые дни службы я обратил внимание, что музыка по радио очень напоминает еврейскую, сказал об этом ему, в ответ услышал: “Евреи украли музыку у молдаван!” Евреи галута в создании своего искусства брали за основу местную народную музыку. В данном случае речь идет о простоте этого паренька. Я в этот день был дневальным и Бэсан, так его звали по фамилии, пригласил меня в самоволку к дяде, который жил на окраине города, мне было неловко отказаться, нельзя в солдатской среде оставаться чистоплюем. Перелезли через забор и закоулками пришли в дом его дяди. 
  Низенькое строение, почти по середине салона громадная бочка вина, стол и три стула. Родственники разговаривают на молдавском, пьют вино и обо мне не забывают, пьется легко и хмеля не чувствуется. Просидели часа два, и пора идти в часть, встали, попрощались, а ноги тяжелы, он предложил идти через центр- короткой дорогой, а я настоял идти окраиной, так и добрались до части благополучно незамеченными. Ему, более приученному к вину- ничего, а меня стошнило, и я, молча, про себя, ругал обоих.
                СТЕПАН КАШУБА.               
  Еще в первые дни карантина, здесь в Израиле это называется-теранут, появился тип, которого я, почему-то сразу невзлюбил, он явно чем-то отличался в поведении от остальных. Я был ночным дневальным, первые дни по прибытии в эту часть, стоял, как положено ночью в дверях, все спали, зашел какой-то сержант, кого он мог искать, и сейчас не представляю, уходя сделал мне замечание, почему я стою по стойке вольно, я вскипел и двинулся к нему, но он поспешил исчезнуть. И в дальнейшем, когда мы служили в одной роте, он был сержантом другого отделения, если какой-то офицер штаба при построении на разводе делал ему замечание, он, вдруг разворачивался и убегал, на лице этого офицера возникало недоумение. Парень был светловолосый, моего роста, где-то176см., стройный, но не спортивный, сложные движения на снарядах не выполнял, какие должен демонстрировать каждый сержант своему отделению, команды отдавал на высоких нотах, что больше напоминало женский визг, руки были чуть расставлены в стороны, как у штангиста и грудь приподнята, явно пыжился. Видно играл в шахматы не плохо, чему я обучился только после армии, завоевал уважение у сержантов, которые в разговорах отмечали его ум, правда и состав был прост- рабоче-крестьянским. Не помню с чего началась наша дружба, но она стала затягивать и в конце концов стала необходимостью. Потом, анализируя неоднократно наши разговоры, я заметил, что о себе он ничего не рассказал и, даже, имя и фамилия были не его. Что было правдой: он был не такой, как все, он пытался жить, хотя бы внешне, подражая другим. В основном у нас были разговоры философского характера, и, как-то, он заговорил о косности мышления человека, вначале это было понятно мне приблизительно, но, когда я впал в такое же состояние, тогда и я это увидел, подошел к нему и сказал: “Это ужасно видеть!“-он ответил, что находиться постоянно в таком состоянии. В разговоре он говорил, что есть некая группировка, в которую и мне захотелось войти, на что Степан Кашуба ответил: “Надо пройти проверку!“ Другой раз дал понять, что старше меня он на 9лет. И к концу его службы, когда я был дневальным, все спали, а он лежал в постели, я присел с краю и в разговоре он признался, что не спит последние дни перед увольнением, явно, кого-то опасаясь. Уже в Израиле прочитал книгу “Аквариум” Суворова, и вся эта система стала чуть яснее. Через несколько дней, он был как бы демобилизован, и служить мне стало невмоготу. Я и сам чувствовал себя не совсем в порядке, но выполнял все, что положено и старался не показывать насколько стало тяжелей служить в одиночестве.
   Моросил дождь, а мне дали подметать дорогу при въезде в часть, в метрах в 20 от дороги плац, идет утреннее построение батальона, и кто-то из офицеров штаба говорит во всеуслышание: ”Клейман, что ненормальный, подметает в дождь?“ Именно у командира роты была задача усложнить мою жизнь, это не было актом антисемитизма, я догадывался, что он собирается предпринять и до меня с другими были подобные вещи. Но я перестал спать-лежал ночью и пытался предвидеть его следующий ход, и по нему были видны его моральные мучения. Я не выдержал: пошел в медпункт и обратился к врачу, тот выслушал меня с пониманием, и сказал, что он может направить меня в “дом отдыха“, чтобы я там пришел в себя, тогда пришел к нему вторично, попросил: “Направляйте!“ Стал в штабе оформлять документы, а там уже работал мой товарищ Лева Иванов, он сказал мне напрямую, что это психбольница, но мне уже было все равно. Когда я вернулся в сопровождении папы в часть, уже комиссованный, мне сообщили, что этот красивый спортивный парень покончил с собой, бросившись под поезд. В этом парне была врожденная интеллигентность, натура тонкая-не выдержал.
  До того, как меня отвезли в Одессу, дали оформительскую работу- написать на красной ткани несколько лозунгов и меня прикрепили к полигонной команде, там и остался мой не большой скарб, когда вернулся через два месяца, чтобы забрать фотографии, так их сжег один мудак, посчитав, что псих больному они никогда не понадобиться. Везли меня в Одессу из Бельц часа 3 в закрытой грузовой машине, типа черного ворона, но в полной темноте, под низ дали какую-то тряпку. В кабине с водителем сидел, сопровождающий меня лейтенант, мало меня знающий, но считавшим меня ловеласом, после давних танцев в Доме офицеров, когда девушки, бывшие рядом с ним увлеклись мною. И, увидев меня, как объект перевозки, предположил, что причина всему- беременная женщина, которую я хочу покинуть и не хочу жениться, а по его, офицера мнению, надо-таки жениться. Я его версию выслушал и кивнул в знак согласия с нею. С тех пор, как я стал центром внимания, научился молчать во благо себе и другим. Машина по ошибке приехала вначале не в ту больницу, но в конце, все-таки нашли место моего назначения.
         
. ДВА СУДЬБОНОСНЫХ МЕСЯЦА,
  Психбольница была перестроена из бывшей тюрьмы, об этом напоминала толщина стен, а также ниши для икон в верней части и в туалете включительно.    
  По приезду обменяли армейскую форму на больничную пижаму. 
  Длинный коридор метров 30, по которому снуют больные взад-вперед в течении дня, кто-то подходит, говорит мне, что отсюда на службу не возвращаются, стараюсь все впитывать, не выдавая своей реакции.  Врачи гражданские и военные не ниже звания майора, среди них есть евреи. Первый день допроса- не хочу рассказывать правду о том, что произошло на службе, за это получаю очень болезненный укол серы, после которого поднимается температура и сгусток в ягодице не рассасывается с неделю. На ночь каждый получает укол аминазина, что бы мог спать при электрическом свете.
 Понял, что рассказывать надо- иначе отсюда не выберусь и обвинять необходимо конкретные лица, но ни в коем случае не называть имени Степана Кашубы, иначе…Да и в чем, я мог бы его обвинить? - В том, что попал под его влияние? В том, что он меня пробудил от спячки?  Глупо, недоказуемо и абстрактно. И, уверен, что все записи просматриваются теми, кому я понадобился. Обвиняю только майора Позняка в притеснении, зная, что он только исполнял чьи-то указания. Хочу напомнить, это был 1966-67 год, нужны были евреи в тылу врага, в те дни я этого не осознавал, мне надо было только выйти на свободу, вернуться к родителям живым.
 Появились в отделении двое моих ровесников, я догадался, что они здесь ради меня, но виду не показываю, вначале проявили агрессию против меня, сделал вид, что испугался. Стали общаться, один разговаривает с явным английским акцентом, другой говорит чисто на русском, но выдает себя араба, рассказывает байки о репрессированном отце. Прошу алфавит на арабском для изучения языка, написал. Неожиданно спрашивает, хочу ли увидеть Леву, я киваю, он, даже, не догадывается, что я знаю этого же Леву, как Степана. Приглашает в гости в какую-то из арабских стран, выдает себя за состоятельного человека. Написал мне записку на русском- в каждом слове по несколько ошибок, не мог понять этот ералаш. Их интересовал мой домашний адрес- дал, на что мед. сестра, которая симпатизировала мне, сказала, что зря это сделал, она, возможно, знала этих ребят и чем они занимаются, но я не смел никого, ни о чем спрашивать, все передавалось от одного другому. Спал “араб“ накрыв голову подушкой, явно опасаясь за свою жизнь. Был эпизод, когда какая-то комиссия проходила по палатам, эти ребята находились со мной в одной комнате возле своих коек, как бы охраняя меня, но, когда группа в белых халатах проходила мимо, они встали по стойке смирно, я притворялся спящим, наблюдая за этой сценой через прикрытые веки.
  На какой-то период эти парни исчезают из отделения, но появляется новый персонаж-Сеня, уже потом, анализируя все, что со мною происходило, а это невозможно удалить из головы, понял, что этот Сеня, тот старший сержант, отдававший неистовым криком команды на построении призывников полтора года назад. Этот человек был невысокого роста, правильного телосложения, худощав и с семитскими чертами лица и тела, среди больных он растворялся и чувствовал себя, как в своей среде, во всяком случае, со стороны так казалось, было ему лет 40-45. В начале он показал свои шрамы: они были точно в тех местах, как на картинах знаменитых художников с распятием Христа, этого было достаточно, чтобы в голове любого, и не только моей, появилась мысль: “Откуда эти шрамы и кто этот человек?“ Фантазия может рисовать любые сюжеты, но ответа на этот вопрос у меня нет до сих пор. Я вспомнил слова Степана Кашубы, что, когда он начинал изучать философию, ему надо было ответить на вопрос: “Есть ли Бог?”
 Мой знакомый рассказывал сюжет, который он наблюдал в Иерусалиме: шел снег, а некий человек босиком волок в гору на спине громадный деревянный крест, мой приятель был на машине и предложил помощь, но тот отказался. Этому поведению есть уже название: “иерусалимский синдром”. А сколько было в истории иудейских Мессий? И массы людей верили в них и шли за ними.
  Сеня показал свой блокнот со стихами, которые показались мне серьезными, но зачитываться он не дал, забрал, и я понимал, что ему надо произвести только впечатление, точнее морально покорить меня. Он посадил меня играть в шашки, я отказывался, но пришлось сыграть и проиграть. Конечно, Сеня мог мастерски симулировать шизофрению, он не здоровался и не прощался, на вопросы не отвечал и вместо ответа мог разговор ловко перевести на другую тему. Пел вместе с больными хором народные песни и мог солировать. Он вел себя по- свойски с любым больным и тот мог исполнить любое его желание. Это была наивысшая психологическая школа. В критических ситуациях у меня обостряется чувствительность, вплоть до телепатии, и не только у меня, и я ожидал какую-то выходку с его стороны.
  В один из дней Сеня чистил картошку для кухни в палате, невольно, задним числом, возникает вопрос, как нож, небольшого размера, мог оказаться в отделении псих. больницы? Здесь были больные всех мастей, помимо солдат, которые попали сюда, или от стресса, или от нежелания служить. Было 2-3 человека, совершивших убийство, и находившихся в не в меняемом состоянии, встретил там и талантливых: один инженер жаловался, что он не может внедрить изобретения, другой историк, мог пересказать по памяти любой исторический период, но не мог работать по специальности, но, по- моему, они находились здесь не принудительно.
  Еще раньше нашел у себя под подушкой какую-то таблетку, ну, как подкидывают пулю, предупреждая об опасности, а здесь, вроде бы предлагали отравиться самому, возможно, это был розыгрыш. Так в предстоящую ночь, я не стал принимать для сна таблетку аминазина, предчувствуя опасность. Сенин нож оказался в кармане крупного парня, больного эпилепсией, и тот всю ночь до утра пытался подойти ко мне, держа руку в кармане. Я лежал в постели, но был сосредоточен и ему говорил: “Ну, иди сюда, ну, подойди, подойди ко мне!“- он не решился подойти. Никто до утра не вмешался, ни санитар, постоянно дежуривший в коридоре днем и ночью, и человек, лежавший в палате напротив, спокойно наблюдал всю ночь за этой сценой. Утром, когда пришли врачи, этого эпилептика о чем-то допрашивали, он стоял с открытым ртом и молчал. Это происходило в столовой, крупной по размеру, Сеня стоял в углу и наблюдал сосредоточенно за происходящим и за мной, я не собирался никому жаловаться, понимая, что это может навредить только мне. От него ко мне подошел один больной и сказал: “Будешь жить!“ У меня побежали слезы, скрыть которые не было возможности.  Через несколько минут у эпилептика произошел приступ с пеной из рта и его положили в постель.
  Через месяц я был комиссован из армии, передан в этом же отделении гражданским врачам. Психиатр, который занимался мною, сообщил, что все события, происходящие со мною в армии, во время проверки подтвердились.
  Вернулись в отделение “американец и араб“ и начались расспросы по вопросу национальному и моего отношения к политике Израиля. Сколько было возмущения, что я на стороне Израиля и не скрываю своей симпатии к евреям, перед этими разговорами я получал какие-то уколы, которые способствовали моему откровению.
 Прошло два месяца и приехал папа, чтобы забрать меня вместе с документами. По своей наивности, а может, даже, для перестраховки, я решил его познакомить с Сеней и подвел к кровати того, но тот укрылся с головой и явно не хотел, чтобы посторонние люди его видели его лицо.
 Выписался я с диагнозом 58б-психопатия, без права выезда за границу и вождения машины. То, что со мной произошло, я никому не мог рассказать, ну, кто поверит в это, на то и псих больница, чтобы там необычные вещи происходили, а тот, который об этом рассказывает, имеет соответствующую статью.
  Демобилизовался я весной, вернуться в Худ. училище можно только осенью, пошел работать на завод, что был на нашей улице, который изготовлял электромоторы. Работал грузчиком, понятно, что это не могло нравиться: внутри цеха и, дыша испарениями лака. Как-то работал ночью, цех заканчивал выполнение месячного плана за месяц, 30 апреля на первое мая, и начальник цеха, для стимуляции процесса производства дал рабочим спирт. Моим напарником был рыжий парень, немного старше меня, но любитель выпить, он управлял автопогрузчиком, а я грузил и разгружал и, видно, то ли выпил лишнего, то ли спирт был техническим, придя утром домой, что был в 100м. от завода, тогда, когда все нормальные, трезвые люди шли на демонстрации, в том числе и мои родители, я был отравлен алкоголем по своей глупости, и испортил себе выходной день, который запомнился на всю жизнь (видно, больше запоминаются поганые дни).
  Мы в тот период с папой подправляли друг- другу прически, чтобы не идти по каждому пустяку к парикмахеру, ну, к примеру, на затылке выровнять “канадку”- ровную линию среза на затылке, подрезать лишние волосы за ушами. Но, однажды, папа, увлекшись, отхватил ножницами кусочек уха, и пошла кровь так сильно, что перекрыть ее самостоятельно было невозможно, и пришлось срочно идти в поликлинику, которая была в 2км. от дома. У дверей хирургического отделения было 4-5 человек, меня пропустили без очереди, но один со злостью в голосе произнес: “Дружки подрезали!” И хирург с сестрами спросили, что произошло? -Ответил, что в парикмахерской, они за глаза поругали неизвестного никому специалиста, не мог же я кому-то сказать, что это работа моего любимого папы. Но поутру пришлось выйти на завод с зашитым, перебинтованным, размером с маленькую подушку, ухом. Т.к. я работал в армейской солдатской форме, у меня не было ничего, подходящего для работы, то рыжий работяга шутя распускал слух, что меня ранили во Вьетнаме. (Тогда СССР не официально принимало участие в войне Вьетнама и США.) Шутка была безобидная и к ней я отнесся снисходительно.
   Но настало лето и потянуло к морю, которого я не видел два года, соскучился. И некий отставной офицер, директор пионерского лагеря от этого завода предложил мне поработать пионервожатым, я с радостью согласился. Одобрения сверху не получив, рванул к морю, и из -за чего моему папе пришлось оказаться в неприятной ситуации, забирая трудовую книжку, - несолидно с моей стороны, но этого качества в ту пору я еще не приобрел. 
  Пионервожатыми обычно работают студенты в каникулы, или педагоги в отпуске. В конце первой смены я понял, что у директора есть, кем меня заменить, каждый год у него работали студентки из Москвы, а в июне у них еще были экзамены и поэтому ко мне он был предвзято строг. Гуляю я со своим отрядом вдоль моря, и дети просят искупаться, при мне никакого риска, купайтесь. Когда директор встречал ребенка в мокрых трусах: “Купался? - Да. – Кто разрешил? – Валерий!” Это было первое нарушение и второе: у меня в отряде, вдруг, исчез мальчик, а у другого ребенка пропал рубль, начальник вызвал срочно меня – вот домашний адрес- поезжай, ищи! Поехал в Симферополь по адресу- мальчик дома. Мать его рассказала, что он нашел рубль и решил вернуться домой на троллейбусе. И я в детстве ненавидел лагеря, и страшно скучал за родителями, и в папины приезды купался до одурения, но украсть деньги и сбежать- не в коем случае! У отряда было два – вожатых: я и девушка, настолько тихая, что ее облик стерся в памяти. Дети были 2-3 классов, отношения у меня с ними были хорошими, особенно меня любили двое- брат и сестра. Как-то приезжал ихний отец и поделился со мной, что он по национальности чех, и, что находится с женой в разводе, это то, что мне запомнилось.
  Прошли годы, по моим подсчетам 10лет, моему сыночку годик, он во дворе, в тени абрикоса, в манеже для детей, в которых только начинают ходить, голенький. В этот период мы жили у моих родителей с полгода, т. к. Алик был в армии, а Лина уехала в деревню к своим родителям. Ранее я рассказывал, что при строительстве муз. Училища двор стал проходным, Саша только начинал ходить, и меня сильно раздражало, когда кто-то, посторонний, сокращая дорогу, проходил или, даже пробегал мимо.
  И вот, бежит какой-то парень, а за ним бегут взрослые, явно что-то натворил, ну, я его схватил и завалил на землю, наши глаза встретились, и мы узнали друг- друга. Это был тот, уже не ребенок из пионерлагеря, который привязался ко мне. Вспоминая этот момент, и сейчас не знаю, как надо было поступить.
               
               
                РЕАБИЛИТАЦИЯ
 
  Конечно, если б, я был другим, то меня б использовали, именно таких Советская разведка запустила сюда, в Израиль, но как можно предать свой род многострадальный?
   Первые годы после армии я не мог адаптироваться, жизнь предстала скучной и бессмысленной, жить не хотелось, но были любимые родители, брат и сестра, за что им приносить боль и мучения? Тянуло меня в ту среду, под влияние которой попал, но и там я был не нужен. Вернулся в Худ. училище: то, что раньше любил, теперь уже было не интересно. Оставил учебу - пошел на завод, а чем я лучше и умнее этого работяги.
  Это был большой завод “Сельхоз-деталь”. Почему именно сюда пришел работать? На 3 курсе было задание по композиции- производственный процесс, и я приходил один раз делать наброски, работа, которую выполнил ничего особого не представляла, но товарищ со старшего курса похвалил, сказал, что чувствуется грохот станков. Перед этим нас водили на мясокомбинат, так я месяц не мог видеть мяса.
  Взяли в цех, который изготовлял токарные патроны, это та часть токарного станка, что зажимает вращающуюся деталь. Вначале был подсобником- вывозил металлическую стружку из цеха. Рабочая среда далека от искусства, тем неимение, я не хотел, чтобы какая- либо информация обо мне проникла сюда, на всякий случай прикрывал глаза козырьком фуражки, так чтобы я мог наблюдать, но в мои глаза не могли заглядывать. Рабочая среда жестокая, если дадут кличку- так это навсегда. Человек, который проверял детали от ОТК на качество, был с одним глазом, так его звали камбала, другой очень полный- луной. Был среди рабочих заядлый футболист Стас, и все, что ему попадалось под ноги футболил, так его товарищи по бригаде в перерыве положили на дороге металлическую болванку и прикрыли ее коробкой из-под обуви, и позвали Стаса к себе, по дороге к ним он и зафутболил…Хорошо, хоть нога не отлетела. Из подсобников я перешел в сверловщики, и вот к нам в бригаду пришел человек, освободившийся из заключения, отсидевший 16 лет за двойное убийство, бывший пахан, второе он совершил в заключении. Он был среднего роста, тихий серым лицом, видно, таким же, как и его душа, на свободе прожил недолго, и умер во время соития с подругой.
  Работал у нас инструментальщиком довольно симпатичный человек, мне приходилось часто к нему обращаться, когда я уже работал слесарем по ремонту оборудования, он мне говорил, что технические навыки мне в жизни пригодятся, в чем я уже давно убедился. Так этот гражданин с завода перешел работать профсоюзным деятелем, и, как-то в конце недели он не решился оставить 700 руб. в служебном кабинете и взял их с собой. По дороге забрал ребенка из школы, завел его домой и пошел купить хлеба на выходной и не вернулся. В то время моя зарплата, слесаря 3 разряда была около 80 руб. Была на заводе также рабочая интеллигенция, люди и технически, и политически грамотные.
  Как-то я обозлился и написал критическую статью в газету “Крымская правда”, которая наделала много шума, хотя была маленькая по размеру. Меня встретил парторг завода, красивый, стройный, перспективный по службе и требовательно спросил: “Через кого напечатал?”- Он имел в виду, наверняка, подпольную сионистскую организацию, я ответил, что опустил письмо в почтовый ящик. Тот с возмущением заявил, что написанное мною, парторганизация опровергнет, но в итоге пришлось им согласиться с написанным. Не мог же, и не должен был, я ему рассказывать, что письмо занес в редакцию газеты, где неожиданно для себя встретил влиятельного журналиста- фронтовика Соловьева, с которым пел в хоре и, позже, приходил ко мне на завод работник редакции, чтобы убедиться, что написанное верно.
С Геннадием Соловьевым, в дальнейшем, произошел также интересный неожиданный разговор во время выступления хора на симферопольском телевидение. Это было после Шестидневной войны, власти СССР организовали нашумевшую пресс-конференцию видных деятелей –евреев. Хор выступал не в прямой трансляции, его вначале записывали в студии, и в перерыве на улице в присутствии 6, приблизительно, человек стали обсуждать вчерашние кадры, и Соловьев неожиданно задает мне вопрос: “Валерий, а ты бы поехал в Израиль?”- не раздумывая, я выпалил: “Если бы это было просто, как в Москву- сейчас же!” Все опешили, и горячую тему обсуждать перестали.
  И, чтобы не отрываться от упомянутых персонажей, продолжу: через несколько лет я женился и зашел к тестю по каким-то делам в ателье, Григорий Аркадьевич тогда был зам. Директора фабрики инд. пошива, и все центральные ателье подчинялись ему и процветали, т.к. при нем была налажена поставка хорошей ткани для костюмов, и в этот же момент пришел бывший парторг завода заказывать себе фрак, и я увидел на его лице испуг, как будто я мог ему чем- то помешать.
  И в тот же период, и там же, в центре города, я встретил Соловьева, и он спросил меня, по- прежнему ль я хочу уехать, но я ответил уклончиво, т.к. у меня семья и мне не до этого, на что он передал слова своего друга- еврея, известного крымского поэта, они вместе в обед каждый день выпивали по 100г. коньяку, и тот ему сказал, что он лично готов сбросить на Израиль атомную бомбу. Я с тем перестал здороваться, но, что парадоксально, этот поэт приехал умирать на землю Обетованную.
  Чтобы воспрянуть духом, стал по утрам бегать до изнеможения: во, класс, прилив адреналина!
  Необходимо было сильное духовное увлечение, брал уроки гитары, продвинулся, но не хватало музыкального слуха.  Музыкант посоветовал пойти в хор, пошел, стали прослушивать- не могу воспроизвести звук. Хормейстер рекомендует пока попеть где-нибудь в другом месте, ведь ее хор полу профессиональный. Но девушкам я понравился, и они попросили руководителя дать мне возможность посещать хор- мужчин не хватало. Пел в коллективе несколько лет, а на старости запел соло. Брался за стихи, что-то получалось, но везде для достижения успеха нужна полная отдача, но вот этой силы любви во мне не находилось.
  В молодости человек тщеславен, а это является стимулом к достижению цели, тоже стремление к славе- полезное чувство, а это качество я потерял.
  На заводе занимался ремонтом станков, получив поломанное оборудование, надо найти причину поломки, разобрать, устранить и собрать, т.е. начать и закончить.  Когда вернулся к изобразительному искусству заметил, что эти навыки помогли.
  Но внучата могут спросить: “Дедуля, ты все пишешь о духовном развитии, а про любовь?” Отвечаю: еще в начальных классах любил Лиду Ципину, и она меня, стали постарше- стали стесняться, и одноклассники, еще в добавок, стали дразнить. А в 15лет с друзьями стали учиться назначать свидания девочкам более старшего возраста, и те отвечали нам взаимностью, но это было, как спортивное увлечение или, как начальная школа флирта, а позже, когда влюблялся, почему-то это было без взаимности. Опытные люди говорят, что это наука, а это значит необходим опыт, но с познанием закономерности чувства притупляются, наверное, настоящая любовь выражается в стихах. Как-то был влюблен в 24г. и сочинил: \Напишу я тебе пару строк, может нужных, а может и нет, \ Но, теплом твоей ласки согрет, вдохновлю я себя, как поэт. \ Воспоминаний бред моих не смыть волной теченья, \ как морю Черному своих, не истереть брегов во веки, \ Но локон твой еще ласкает утеса гордого гранит, \ И руки вымолвить желают все то, что делят на двоих. \   Став старичком пишу: \ Потеряв ориентацию на восьмом десятке лет\ У женщин замечаю грацию, даже, если ее нет.\
  Хочу рассказать, как меня полюбило сразу много девушек. Получил я, как активный комсомолец, путевку туристическую на Кавказ, и на одной из тур. баз произошел следующий случай: поздно вечером, когда на базе были танцы и веселье, а на расстоянии в 200м. было темно и там находились домики для туристов, где мы расположились для ночлега, и я лежал больной с температурой, вдруг, у себя под дверью слышу, как парень-грузин привязался к девушке из нашей группы и, держа ее за галстук, говорит: “Продай галстук!“- а та умаляет его, чтобы он отпустил ее. Я оделся, вышел к ним и прошу его отпустить ее- грузин ни в какую, зная, что за мат на Кавказе могут и убить, я заматерился. Наконец он оставил ее и схватил мои руки, я тащу его в темень, чтобы врезать, а он меня туда, где танцы и поддержка. Нас окружили грузины, мы в центре, зачинщик держит руку в кармане, я его предупреждаю, если вытащит руку- то, бью первым, разговор на не понятном мне языке. Я твержу, повторяя, что он приставал к моей жене, в конце- концов, работник тур. базы, разобравшись в чем дело, сказал, чтобы я шел к себе и никто меня не тронет. Утром играем в волейбол через сетку, он сидит наблюдает, когда я оказался рядом с ним, говорит, жаль, что вчера тебе не дали п…й. Я опять ему: ты приставал к моей жене! - нет это не твоя жена!
 Мы благополучно продолжили путешествие, этот эпизод я бы позабыл, но невозможно позабыть ту любовь и уважение ко мне, которую проявили девушки не только нашей группы. Мне оставляли телефоны и адреса на фотографиях.
   За несколько дней до этого случая мы находились в Орджоникидзе- столице Осетии, и две красивые девушки, одна еврейка, вторая русская, в город гулять выходили со мной, т.к. они боялись быть без сопровождения. Пошли мы вместе в центральный открытый бассейн, а там над водой 10м. вышка, но как не показать себя. Прыгнул. Меня окружили местные ребята, представились, что они курсанты военного Училища горнолыжного стрелкогого факультета. Один спрашивает: “Ты осетин?”- другой отвечает вместо меня: “Конечно!” Они пошли нас провожать до гостиницы, и, когда девушки чуть опередили нас, стали просить меня познакомить с ними, я ответил: “Пожалуйста, знакомьтесь!“ На следующий день мы продолжили свое путешествие, направившись каждый по- своему маршруту.
                Ф А Н Т А З И Я   
   К концу 80х, когда евреи, и не только, стали покидать брега родные, на выходе с территории худ. Комбината, в котором я работал уж 20 лет, повстречал человека, похожего на Сеню и пошел пряно на него, остановились напротив друг друга, молчим, он меня спрашивает: “Ты меня помнишь?”- я кивнул головой. В нашем городе я приметил его еще после армии, но он умел так мастерски носить в себе облик маленького, серенького человечка, что его было трудно сопоставить с тем “Сеней”, которого я познал, но, тем неимение, незаметно следил за ним.  Конечно, на нашем комбинате не я был ему нужен, по моим, довольно сомнительным предположениям, он хотел увидеть женщину, которая днем дежурила на проходной. Это была еврейка, тихая, добрая, с небольшими психическими отклонениями, меня она встречала всегда приветливой улыбкой.
  Другой сюжет из далекого детства, который меня ассоциативно связывает с Сениным образом: папа указал мне на молодого человека, еврея, проходящим напротив с девочкой за руку, и сказал, что его обвиняют в содомии. Это был тот период, когда отец, идя на работу, встречал знакомого из КГБ, и тот при встрече постоянно настаивал, чтобы папа написал обвинение против кого-то.
   Отец стал ходить другой дорогой на работу, так тот, позвонив на предприятие, припугнул, предупредив, что отец от него никуда не денется, а потом этот мужик сам куда-то исчез.
  Обществу, в котором мы жили не просто дать оценку. Те, кто осуществил революцию, пришли к выводу, что получилось не то, к чему стремились. Пахан, пришедший к власти, 30 лет внедрял в огромной стране тюремные законы. Как можно всем вместе прийти к светлому будущему, о котором я слышал с детства, так и не понял, но самому вполне возможно, и, по-моему, я уже пришел, но в другой стране.