Древняя философия, рассказанная Сатириконом

Один из греков в прежни годы
Задался мыслью, отчего
Берут начало горы, воды,
Земля, огонь… Вот мысль его:

Вода всему начало в мире.
(А грека звали все Фалес.)
Она — первоначало гири,
Огня, ветров, морей, древес.

Анаксимандр, друг Фалеса,
Сомненье в этом возымел.
И, в жертву принеся Зевеса,
Решил: источник — беспредел.

«За беспредел сейчас ответишь, —
Сказал младой Анаксимен. —
Возникли вещи, сам заметишь,
Из воздуха и его смен».

Вмешался в спор безумец темный,
Муж по прозванью Гераклит:
«Течёт всё, люди, мир бездонный,
Огонь — начало, Логос — спит».

Тут Эмпедокл решил поправить
Сужденья старых мудрецов:
«Стихий четыре, не прибавить,
О чём базар, в конце концов?

Вода и воздух, третья — пламя,
Земля — четвертая, но есть
Вражда с любовью — мира знамя,
Они ведь движут всё, Зевс весть».

«Насколько вы все недалёки, —
Поведал грекам Парменид. —
Есть Бытие. Без подоплёки
Одно. А вещи все — лишь вид».

Зенон настолько вдохновился
Законом видимости, что
Пустил стрелу, когда напился,
Она ж зависла. «Два по сто!»

Стрела, конечно же, упала,
Но парадокс её в другом:
В мгновенье, как она летала,
Движенья нету целиком.

Анаксагор судил иначе:
«Всем миром движет разум, ну-с.
А как назвать частицы, мачо,
Подумаю, когда проснусь».

Левкипп на пару с Демокритом
Провозгласили: «Мир иной.
В его пустотах неделимым
Числа нет, носятся гурьбой».

Но это иссушало душу.
Сократ, расстроившись, изрёк:
«Не знаю я ни дно, ни сушу,
Ни человека, ни пенёк.

Но ведаю одно, ребята, —
Что я не знаю ничего.
За это знание оплата —
Беседа, только и всего».

Но соплеменники Сократа,
Узрев, что он смущает ум,
Его казнили. То расплата
За звание «властитель дум».

Платон расстроился донельзя:
Он был Сократа ученик:
«Да разве может петься песня,
Когда убит такой старик?

Весь зримый мир несовершенен,
В нём нет ни грана красоты,
Он лишь повтор. Но неизменен
Мир душ, идей и доброты.

Все эти формы суть от века.
Над ними благо — форма форм.
Средь них — идея человека,
Собаки, кошки...». В общем, норм.

И правил бы Платон беспечно
Ещё лет триста иль пятьсот,
Но Аристотель тут навечно
Создал сомненье и расчёт.

«Возьмем идею хоть Сократа, —
Так Аристотель рассуждал. —
Она ведь станет многократно
Сложней, чем сам Сократ бывал.

Ужель идеи есть ребёнка-
Сократа, взрослого его,
И старика? Какая плёнка
Их отличает от него?

Ведь вещи вечно все в движенье,
Они меняются всегда,
Где ж нам сыскать то тяготенье,
Что формы свяжет, господа?

Коль в каждой вещи есть идея,
Она должна с ней совпадать
Хотя б в понятии — затея
Довольно трудная. Как знать?

Иначе выйдет неприлично:
Случайной станет связь идей
С вещами. Более этично
Не отделять душ от людей».

Тут Аристотель на минуту
Остановился, помолчал,
Пресёк начавшуюся смуту
В мозгу своём. Затем вскричал:

«Материя — вещей источник,
Но может только в форме быть.
А форма без неё порочна —
Одна лишь мысль. Кто против — цыть!»

Ещё он логику придумал,
Ряд силлогизмов написал,
Но так учеников запутал,
Что, лучше б, право, промолчал.

«Ну, в самом деле, А есть А,
И быть не может, что оно
Одновременно есть не-А».
Ей-Богу, это не смешно.

Из двух суждений: «А есть Б»
И «А — не Б» только одно
Верно. Другое — ложь,
Пусть изложение сложно.

На этом нужно остановку
Нам сделать, чтоб не одуреть.
Мозгам дать отдых. Тело ловко
Заставить двигаться, потеть,

Потом поесть и с новой силой
Про Диогена всё узнать.
Ну, а покамест лучше с милой
Отправиться вдвоём в кровать.