Рассказ пятый. Девочка

      Наша улица Пионерская очень дружная была, в смысле, люди - очень общительные, простые, работящие, все друг друга знали, да и на виду все – рабочий поселок маленький был, только начинал строиться. А многие приехали по вербовке из деревень. На одной стороне улицы – шесть домов, на другой – пять. Но дома – четвертушки. Леспромхоз строил быстро, чтобы расселить приезжающих с семьями. Четвертушка – дом на четыре квартиры. Две квартиры с одной стороны и две с другой. Семьи все большие. Это у нас только двое детей, папа и мама с бабушкой. Но все равно тесно, четвертушка – однокомнатная: зал и кухня. А, в основном, в семьях было пять - семь детей. У многих были бабушки, как у нас.
      Днем все работали, кто в лесу, на верхнем складе на лесозаготовках, кто в плавание уходил, были такие: муж с женой вместе на катере или теплоходе работали. А бабушки управлялись по дому, по хозяйству, с детьми водились. Вечерами бабушки отдыхали, сидели на лавочке около нашего дома, семечки щелкали. А я с ними сидела. У бабушки на коленях.  И слушала рассказы. Не все доходило до детских ушей. Но остались в памяти только страшные рассказы. Помню бабу Алену, это Жеребцовых бабушка была, в следующем доме, за нами жила. Няньку помню, так звали ее все – нянька. Это маленькая худенькая бабушка, у которой своих детей не было, но она жила вместе с семьей сестры, тети Вари Кузнецовой, водилась с их детьми, как ее звали на самом деле – не помню, нянька и все. А еще приходила с соседней улицы тоже старенькая бабушка, я ее боялась, потому что у нее тряслись руки, такое вот заболевание было, а я боялась. Сидела с нами еще, помню, Cуслова бабушка. Иногда подсаживались, освободившись от дел, женщины по моложе.  Вечера запомнились тихими, теплыми. Конечно, это было лето. За лавочкой палисадник, остался запах растущих полевых цветов на клумбах, липкий тополиный запах, березовых сережек. Я их все разминала и раздавливала в ладошках: и тополиные почки, и листочки, и березовые сережки. Запах перечной травы, и жжение глаз. Мне говорили: «Не трогай эти розовые макушки, они едкие». А я - срывала, ведь, красивые! А потом, натирала глаза и плакала. Сидели до темноты. Запомнилось, что не было даже звезд, шли с бабушкой домой, ориентируясь и держась за штакетник ограды.
      А однажды приходил дед с соседней, Сибирской улицы. А потом мама с бабушкой дома говорили про него, я слышала, что он свататься к моей бабушке приходил. У него свой дом, отдельно жил от детей. Но моя бабушка не пошла к нему жить. Сказала, с нами ей лучше. Я долго не верила, что бабушку замуж звали, думала, что бабушки не могут замуж выходить. Думала, мне сказали неправду, разыграли.
     А еще, я услышала от бабушек, что «головешки» летают.  Что у них есть крылья. Я думала, что это такие угли из печки, у нас так дома говорили: «Выгреби головешки из печки». Думала, как они летают? А потом мне сказали, что это такие головы с крыльями, такая нечистая сила.  И вот они летели за какой-то бабушкой, а она все бежала-бежали, еле убежала. 
     А потом, умерла у Седовых бабушка. И меня моя бабушка повела к ним, попрощаться. Я держалась за бабушку, за руку, прошлась с ней, но не смотрела на покойную, а смотрела вокруг, народу было много, вот я всех и рассматривала. Но потом боялась дома уснуть. Запомнилось, как все плакали.
     -Девочка утонула, - сказала мама бабушке, - на Строительной улице, сегодня хоронят.
Мама ушла на работу. А бабушка, взяв меня за руку, вместе с соседскими бабушками пошла на Строительную улицу.
     Заходим в ограду: стоит маленький гробик.  Дальше заходим в дом: посередине комнаты стоит стол или лавка, а там лежит маленькая светловолосая кудрявая девочка. Очень красивая. Я ее раньше не видела. Ей лет девять. В третий класс перешла. На шее у нее пионерский галстук. Люди вокруг рассказывают:
-Она хотела пионеркой стать. Не успела. Принимают в пионеры в третьем классе. Родители повязали ей галстук.
Я смотрела во все глаза. Неправда, дети не умирают, она спит. Это только бабушки умирают от старости, про это-то я уже поняла. Мне пять лет. И я поняла, что умрут когда-нибудь все. Мне очень страшно стало. А эта девочка не выходит из головы. Я ее запомнила, ее лицо.
     Потом я услышала историю про эту девочку. Она с девчонками-подружками, соседскими девочками, пошла к речке, на Ах. Перед Ахом большой лог, заполненный водой. А там стояли привязанные цепями к будкам лодки. Лодки плавали в воде. А у всех ребятишек, да и у нас тоже, когда меня стали отпускать гулять, было такое любимое занятие летом: покачаться на лодках. Садимся в лодки и раскачиваемся. Лодка-то все равно не уплывет, привязанная. Лодок раньше было много.  Их всегда оставляли на берегу. И они некоторые были совсем рядом друг с другом. Получилось так, что девочки раскачивались в лодках, и теперь неизвестно, столкнули ее или она сама, раскачавшись, упала между лодок. Лог у самого берега сразу глубокий, да и лодки сомкнулись бортами. А девчонки испугались. Не позвали взрослых. Наверняка там были на берегу взрослые, ведь там и рыбаки рыбу ловят дальше. Да и лето ведь, купаться приходят. Был наверно вечер уже и девчонки убежали. С ними была девочка постарше, Катя ее звали, тоже уже в школе училась. Она не пошла домой ночевать, спать пошла к своей бабушке. А утром, когда родители, стали всех расспрашивать, кто видел их дочь, эта Катя сказала и показала, где эта девочка утонула.
      Я Катю знала. В школе ее видела. Как она потом с этим жила? Выросла, родила дочь, уехала на Крайний Север. Там вышла замуж.
     Больше я с бабушками на лавочке не сидела. Стала играть с детьми, они были постарше меня, но я за ними хвостом везде увязывалась. С детьми стало интереснее. И я забыла про то, что люди должны когда-нибудь умирать.