Сирвента школяра

Замученный Боэцием школяр,
Познавший розг предания, что знают
Весь тривиум, его познав удар,
Юнец к нему признанья не питает.
Квадривиум – источник вечных мук –
Горох, что впился в тело школяра.
Наставники, сей сонм бесовских слуг, –
Лишь злые церберы бумаги и пера!
Источник мудрости – Вергилий, от него
Сидеть болезненно и на душе печаль,
Что не позволят беззаботным сном
Познать покой, и не проникнуть в рай!
Зачем наука, если в ней приют
Чертей и бесов, что любовь к познанью
Нам прививают розгами, зовут
После сих розг горячих к покаянью?
Быть может, будет толк из школяров,
Когда убогим клириком уныло
Они предстанут при дворах и кров
Найдут среди забот мирских постылых.
Но раз в столетье, может быть, и два
Меж школяров, что порки не боятся,
Является певец, познав слова
Орфея юного, за лютню склонный взяться!
Им всё не в грех – мечту вплетая в слог,
От розг доспехи музы им ковали,
Им Аристотель в тягость, ибо Бог
Их отделил от горя и печали!
Молитвой им – канцона, и легка
Дорога, что зовёт весной из дома.
Не ведают монахи, чья рука
Ведёт сих отроков по тропам незнакомым.
Грамматика – лишь клириков удел,
Риторика – для тех, что честь попрали,
Тот, кто в науке скучной преуспел,
Постиг юдоль унынья и печали.
А тот школяр, что орфиков постиг
И в меликах познал любви отраду,
В природу Бога музыкой проник,
Примкнул поэзией к божественному стаду!
Он праздности цветком родился тут,
Где за серьёзным ликом послушанья
Скрывается надменный алчный плут,
И ложь живёт в одеждах покаянья.
Здесь злобное скуластое лицо
Укрылось ризой пользы и смиренья,
А сладость уст святош и подлецов
Всегда сокрыта лицемерья тенью.
За честолюбием, хромая и скуля,
Бредёт здесь лихоимство, а за оным,
Словно при власти пап и короля, –
Гордыня хитрая, согбенная в поклоне!
Имеющий глаза, узрев сей срам,
Школяр Орфея и менад водитель,
Весной весёлой сей покинул храм,
Пороков и уныния обитель!
Вплетая в музыку свет хмеля и любви,
Лобзая песней нежных муз ланиты,
Не зная хитрости, что пухнет на крови,
Как демон злобный, под монаха бритый,
Школяр бежит науки подлецов,
Идет по миру, словно б в свите Пана,
Живёт легко, как будто в царстве снов,
В одежде строк и рифм без изъяна.
Зачем грамматика ему, коль память есть,
Зачем риторика, коль страсть и нежность девы
Ему заменят хитрость, фальшь и лесть,
А диалектику сожгут любви напевы!
Записывать поэмы не в чести
Меж тех людей, кто полон вдохновенья,
Судьба им – с трубадурами идти,
Амура слугами – причиною творенья!
Им не дано познать печаль и тлен,
Им не постигнуть Ямвлиха, но всё же
Бегут они дворцов и сирых стен
И спят в лугах на травах, как на ложе.
Отринули удел святых отцов,
Что в кельях сирых, словно бы в смиренье,
Скрывают лица злобных гордецов,
Под ризами растленья и гниенья!
Орфей, мой друг, мой брат, моя любовь,
Веди отсюда школяра-гуляку
К Венере сладостной! Мы запоем и вновь
Родимся из земли, подобно злаку!
 
Картина: Питер Пауль Рубенс (1577-1640). «Пир богов на Олимпе». 1615.