Свете тихий

Глаза распахнулись. Сна как не бывало. В избе полумрак. Мать хлопочет у печки. Запах пирогов радостью вливается в чуткие Васькины ноздри. Ещё вчера изба была полна  смесью запахов от свежевыбеленных извёсткой печи и подтопка, чистой сырости дожелта вымытого потолка и добела натёртого галошей с песком пола. Васька сел в постели, оглядел избу. Белоснежные занавески-задергаши на окнах, на столе вязаная скатерть. Полосы цветастого ситца отделили упечь от комнаты. Такие же ситцевые занавески закрыли всю старую одёжу, что лежит на печи. У икон – тоже новые, тюлевые. Иконы, начищенные тертым красным кирпичом, отливают золотом, отражают мерцающий свет лампадки синего стекла. На душе спокойно и радостно.

-Мама! – окликнул Васька. -  А ты не забыла сумку сшить?

Вот-вот должен зайти Санька Крайнов, и они пойдут собирать яйца.

- Спал бы. Пять часов только. Куда в такую рань?! Котомку из рукава кофты тебе смастерила, пока пироги пеклись.

- Мам, Христос Воскрес!

- Ну, значит, совсем проснулся. Слезай с постели. Яички в плошке на столе. Выбирай любое. Воистину Христос Воскрес!

Васька съехал с высокой кровати, как с горки. Строченные подзор и передушка её тоже выделялись тщательно отглаженной белизной. Мать будто не ложилась в эту ночь, вон как избу нарядила.

Накануне Пасхи Васька тоже помогал матери. Вместе обои василькового цвета прикрепляли кнопками к стенам. И ему уже доверялось чистить самовар тем же порошком из красного кирпича. Он старался: семь потов сошло, пока ведёрный медный самовар тоже стал  сиять, как золотой.

До чего же хорошо сегодня дома! И хочется расцеловать мать, но он стесняется, не принято  у мальчишек проявлять эти телячьи нежности.

Васька выбрал из плошки, полной яиц, крашенных луковыми перьями, одно с трещинкой, быстро очистил его и целиком запихнул в рот. Здесь же, на столе, на разделочной доске, лежат, отпыхают под чистыми тряпицами плюшки, ватрушки, пироги: одни с начинкой из яиц и лука, другие с яблочным вареньем.

- Ешь, пока горяченькие. – И мать поставила на стол кружку с парным молоком.

Под окнами послышался свист. Мать отдёрнула занавеску:
- Заходи, Сань. Сени отперты.

Сашка, войдя, деловито постукал нога об ногу, будто сбивая снег, хотя на галошах было больше грязи, чем снега. Вылез из валенок.

- Мальчишки, погодили бы немного. Вон солнышко как играет, пригреет, посуше будет, чем теперь грязь месить.

Мать вытерла тряпкой грязные Сашкины следы у порога, заодно протёрла и галоши.

- Не, теть Галь, кисята уже ходят. – Сашка видел в своем конце села ребятишек из многодетной семьи Кошечкиных.

- Васьк, гляди, какая у меня торба. А у тебя? Больше?

- Щас, Сань. Я ещё не видел. Мам, где твой рукав?

- Да вот он, на лавке, рядом с кофтой.

Васька развернул свою ситцевую котомку и чуть не заплакал: маленькая какая… Да и откуда ей быть большой?! Мать обрезала ещё крепкий рукав от пришедшей в негодность со спины блузки. Прошила место среза, а в край, куда вставлялась резинка, вздела шнурок: вот и вся недолга.

- Не гундось, Василий. В первый класс вам в этом году, большие уж. Можно б и не ходить яйца собирать, а коль идёте, то хоть не в каждый дом заявляйтесь... Сань, сними пальтишко-то, за стол садись, молока с пирогами поешь. – И налила ему тоже целую кружку молока.

Она взяла два яйца, положила их в Сашкину торбу, одно ему, другое для  его маленькой сестрёнки.

- Ну, вы тут сами хозяйничайте, а я собираться буду, на ферму пора.

… Друзья решили, что действительно, не по возрасту им теперь в каждый дом за крашеным яичком  заходить. Пошли по выбору. У Князевых всегда ещё и конфетку подают. Зайдём? Зайдём! Но конфет им на сей раз не дали. Зато яички были розовые, как маков цвет. У Пчеловода, когда мёд качают, тётя Катя всегда ребятишкам  куски хлеба мёдом мажет. Она добрая. Зайдём? Зашли. А дом Кольцовых стороной обошли.  Не раз доставалось им от бабушки Ольги за то, что в кольцов сад за яблоками лазили. У Носковых и в сухую-то погоду в дом не пускают, половики везде, а теперь и думать нечего.

- Давай к бабе Лизе зайдём, а то так ничего и не наберём, - предложил Сашка. - Она нам вроде бы родная.

- А ты забыл, как осенью мы у неё морковь в огороде выдергали?

- Нет, не забыл. Она хотела твоей матери и моему отцу нажаловаться, да ведь так и не приходила. Пойдём. А то я замёрз уже.

Стучаться в дом не пришлось. Дверь была отперта. Оставив на крыльце галоши, вошли в чисто вымытые сени. Стащили шапки с головы, и с виноватыми физиономиями ввалились в избу.

- Христос Воскрес!

Баба Лиза лежала на печи, увидев гостей, поднялась, опустила ноги на приступок.

- Захворала я, ребятишки. Наверно, настыла, когда избу мыла. Вон она агромадина какая! Погодите, сейчас слезу.

Тяжело ступив с приступка на пол, она охнула и, держась за поясницу, пошла к упечи. Вынесла два таких же красно-коричневых яичка, как у Васьки дома.

- Воистину Христос Воскрес! – сказала она, подходя к Сашке.
 
А Ваське уже ничего не сказала, но, отдав яичко, взяла теплыми ладонями его за голову и поцеловала в макушку.

Когда друзья вышли в сени, Васька долго возился с галошами. Сашка терпеливо ждал. Всё время до возвращения домой Васька ходил за другом отрешенно, молча. Его первый раз в жизни поцеловали. Поцеловала бабушка, которую он сильно обидел, повытаскав морковь из гряды. Васька не знал, что с ним похристосовались. Он воспринял это как знак особого внимания и всепрощения. Поэтому поцелуй бабы Лизы остался в его сердце, как тот ласково мерцающий свет лампадки у образов.