Чеснок, имбирь, корица

Я  помню все, не помня ничего.
Ни сон, ни явь –
отрава из отрав.
Возьму левкой,
бессмертник, медуницу, чертополох…
Стучит по ступке пестик.
Дрожит проваленный порог.
Чадит ночник. Парижское предместье.
Чума.
Сквозь запотевшее стекло,
гляжу на мир глазами грозной птицы.
Всё это было…, было…
Я схожу с ума.
Чума ли?
Чёрный стяг трепещет и ворона крыло.
Ни день, ни ночь.
Имбирь, корица…, 
и чеснок…
Сквозь щель барачную – амбре струится смерти.
Я и Она! Но бродит кто-то третий.
Скрипит порог. Уже иду навстречу,
невесту в чёрном под руку беря.
Чеснок, корица…
Мало имбиря!
Пик лета – будто сморщенная осень,
в желтеющем сатиновом чепце.
Песчаный дождь слепит,
а в подворотнях просят
воды,
еды,
убить.
(Её или меня?)
Но спутница молчит, гостей встречая разных:
в шелках, дерюге, зареве огня,
на тачках, на телегах, на камнях.
(Чертовски не хватает имбиря!)
Я засыпаю, чтобы вновь попасть на праздник:
повенчанный, в чумной безликой маске,
и кто-то третий подтолкнёт меня
в поток больных, здоровых и заразных.
В нём проще утонуть, чем маску снять.