Пилат

Очень чистые руки у Понтия.
Суд свершив, пообедать он может.
Но подмышки у Понтия потные:
Прокуратора что-то тревожит.

Иудеи его перевесили, –
Он же чист, справедлив. Не причем он.
Но пугали доносами кесарю.
Не причем он, а стал палачом он.

Взят Исус не его повелением,
И к гонениям он не причастен,
И не им обвинен Галилеянин,
Но противиться Понтий не властен.

То служители храма маститые
Понуждали его быть суровей.
«Я же очень желал отпустить Его,
Нет на мне Иисусовой крови”.

Он спокойно вздыхает. Но вскорости
Вновь вскипают в нем тихие муки,
Вновь твердит он: «Судил я по совести,
И чиста моя совесть, как руки”.

Что ж душе неуютно, и чем она
Недовольна, с собою же ссорясь?
Есть другая, иная, священная,
Неподвластная доводам Совесть.

В ней возмездие и воздаяние…
Грустно Понтию: как мы прекрасны,
Как честны, когда наши деяния
Не трудны нам и нам не опасны…

Благородства хватает на малое…
И не в силах Пилат, как ни жаждет,
Заглушить своей мыслью обманною
Голос, спрятанный в нем, как и в каждом.

И неясно пока прокуратору,
Не открылось еще для Пилата:
Это Бог, в глубине его спрятанный,
То Господь говорит в нем распятый.