Обдав багрянцем небосклон

Обдав багрянцем небосклон,
Лучи текли, тревожно медля,
На крытые коринфской медью
Оплечья мраморных колонн,

На двор, забитый солдатней,
Галдящей в игрище веселом,
На плитах каменного пола,
Где прыгал кубик костяной,

На приготовленный с утра
Для кашеваров терн колючий,
Вблизи костра лежащий кучей
В углу двора… Меж тем – игра!

Кому «базиликусом” быть?
Кого по жребию для чести
Оденут в плащ из красной шерсти,
Чтоб осмеять, затем убить?

Уж не тебя ли, Эвриал?
У новичка-легионера
Лицо от ужаса горело.
Проклятый жребий! Я пропал!

Как вдруг увидел: от ворот
Под стражею лифостротона
В хитоне рваном осужденный
Через преторию идет.

О, я спасен! Взамен меня
Вот кто на роль «царя” годится!
И вмиг надела багряницу
На Иисуса солдатня.

Пришпорив свой азарт и злость,
Сплела венок ему проворно
Из двух колючих веток терна,
Дала, как скипетр, в руку трость.

«Возрадуйся, наш славный Царь!”
Орала, и в лицо плевала,
И била в кровь. А Эвриалу
Внушала: посильней ударь!

И тот, кто был спасен, Того,
Кто спас его, хлестал, стараясь,
И прятал в показную ярость
Свой стыд, и страх, и торжество.

А Иисус, клоня чело,
Шептал: «Отец! На белом свете
Быть человеком тяжело,
Здесь все живут под страхом смерти.

Рождает в людях этот страх
Бесстыдство, подлость и бесчестье.
Не сотвори, Отец Мой, мести,
Они больны. В их душах мрак”.

Стекала кровь из-под шипов,
Но через залитые очи
В ответ мучителям все кротче
Светилась лишь одна любовь.

А два Его ученика,
Таясь в толпе, дышали еле
И на позорище смотрели
Опасливо издалека.