зияние состязания

требует шествие,
противопоставляет,
увертывается от судороги
состязания.

крадется вол над ширью ,
откусывает мразь от подвига.
гребля разлагает машину,
стирает все грани новизны,
все партитуры движения.

в микробах зияние,
как духи, как мази
рати, составляет основу первопогоды,
перволичины.

струпьями дерет в году,
стенками бредит
калькулятор негодования.

вшита грусть в невинность
инцидента,
вросла мысль
в рост состава.
короче двигатель уплотнения,
крикливее харя извести.
борт стелет лошадь,
кашель ропщет ваксой.

семенит пригодность возни,
сошествует графоман
осколка, притеснитель
порога.

свист толпится
в движении,
очередь гнездится
в присоске,
в хитростях
плотоядных
марионеток.

гул молнию
красит, ходок
редок в лесах,
в проказах,
в лиходействе.
рысак бьет нимб,
разбивает его,
как точеный материал,
как на погибель
вощеный и унавоженный
прядями тоски хулиганской.

в скорости узнает голос
свое распятие,
дрожжи совлекут
масть крейсера.

как болото негоден
сей меч западни,
сей символ оскудения
прыжка,
прочности гонения.

сквозь сумрак проглядывает средоточие
самотверженности.
стол годен скалою,
вздымая, награждая.
крюк гадит стволами
часов, дней, недель.
курвою метется сила,
прячет она свои итоги,
как шубу в перчатке,
как грифона в кармане.

так раздираются глотки
евнухов, так расщепляются
козни маринада.

столовыми пробирками
пленен учитель,
в любви родится
сутолока добродетелей,
конкурс равноправия.
покинут четверг
аплодисментов,
забыт пудель благоговения.

сумкою, резкостью,
тварностью услышит он
возглас, и запряжет коней
страсти, и сбережет
припадок степеней,
учение огрубелых
берез, сквозящих
марками гипотенуз.

над лестницей присутствие
пальца, над скоморохом
тень шаткости.
стеснен гиблый в руке
шипящего,
группа проповедует
заполоненные машинерии,
плечистые уздечки,
навостренные суффиксы.

кажимостью изрыгнет
пропасть в удавку
маргарина,
в коростовую добавку
перепела.

скончается ваза памяти,
припугнет сталь
пресное обожание холопства.

стержнем возьмешься,
стойкостью взрастешь,
гибелью  задымишь,
как пеплом сердца.