Армагеддон

    «- Вы умерли!.. Вы – ничто, вы просто ветер!
    - Мы будем жить с твоей помощью.
    - И сражаться, благодаря тебе.
    - Так вот в чем дело... Я должен стать полем
    боя, так?.. А вы - друзья?
    - ВРАГИ!
    - ЛЮТЫЕ ВРАГИ!!»

    Р. Бредбери «Уснувшие в Армагеддоне»

Мама, я знаю, что виноват,
но за мою вину
не получил я чинов и наград,
но получил войну.
Она приходит ко мне, едва
глаза закрою:
уже летит вороньё,
войска стоят, засучив рукава,
и поле боя –
это тело моё.

И каждый вечер – тревожный звук,
стон боевой трубы
и миллионы взметнувшихся рук
надвинули шлемы на лбы!
И миллионноротый их крик
лёгкие рвёт в куски!
И миллионы клятв мой язык
силится произнести!

– Хэй!
Снова лязгнули вражьи мечи...
– Хэй!
Даже смерть не разгладит морщин
от оскаленных яростно ртов
и предсмертно отчаянных слов...

И стрелы вонзаются в горло врагов!
Гром боевых колесниц!
И зубы смыкаются у позвонков,
и пальцы в ямах глазниц!
И тысячи резаных, рваных и колотых,
рубленых, давленых и переломанных,
от моей плоти навеки оторванных
тел!

Здесь пахнет кровью,
и, чуя запах,
бегут собаки на мягких лапах,
стекают слюни,
торчат клыки,
по-человечьи
блестят белки,
с востока солнце встаёт в крови...
– Кто-нибудь, имя мне назови,
Хотя бы одно на всех!
Дай мне проснуться!

– Спи!
Ты слышишь их смех?
Видишь, бурлит, наполняя их кубки,
сок мандрагоры, выжатый в ступке?

Льются едва приглушенные речи,
кто-то еще за вином потянулся:

– Выпьем за то, чтобы он не проснулся!
– Выпьем! И бой наш тогда станет вечным!
Пусть он лежит на земле, как на троне –
СЛАВА УСНУВШИМ В АРМАГЕДДОНЕ!

Факелом кто-то лицо мне осветит:

– Слышали, этот несчастный бредит –
вечный покой ему, дескать, снится!
У самого ж в голове кобылица
летит, поминая каких-то скифов.
Но пусть он сам тащит свой камень сизифов!
А мы отыщем лучших поэтов –
они воспоют нам победы наши!

– Хэй!
Тревога!

И в рукопашной
сшибаются снова,
и сотнями копий
пронизано тело
моё!

...Три тысячи лет – за мгновение сна,
все больше планета моя им тесна –
согнали орлов с покорённых вершин...

- Хэй!

Слышен рокот вражьих машин!
Разлетается сотней осколков слеза,
эскадрильи влетают в мои глаза!
И нервов моих бикфордов шнур
горит, но не может найти свой заряд,
и грудь мою топчут, за рядом ряд,
на марше колонны серых фигур!
И залпы литых орудийных стволов
дробят бастионы моих зубов!

– Хэй!

Я слышу гусениц хруст:
это танки ползут через мой хребет!
ломает мне кости железный трак,
потея бензином, горит скелет!
Моё сердце – живой, бронированный дот,
пулемётчик прикован цепью к стволу,
вместе мы, обезумев, терзаем затвор,
но разрыв поднимает на воздух скалу,
и увидят глаза, изломавшие бровь,
как из раны в броне хлынет алая кровь...

Взрыли печень мою километры траншей.
Растянулась война на окопы и грязь.
Хватит пищи для всех – для ворон и для вшей –
Наконец, солдатня навоюется всласть!

И я вместе с ними глотаю паёк,
вливаю в себя несусветную дрянь.
Но все еще есть незаметная грань,
и, когда розовеет далёкий восток,
я не ползу, стервенея лицом,
пальцы рубить с обручальным кольцом,
чтоб старую кровь вытирая, как грим,
дарить, улыбаясь, подругам своим!
И, когда затихает стрельбы канитель,
они приводят девок в мою постель,
торопясь налюбиться по горло, в срок,
а утром снова жмут на курок,
в оргазме своих непрерывных атак!

– Мне больно, мать вашу так!!
Но я не могу уйти из песни,
так же, как я не могу проснуться.
Я знаю, вам это не интересно,
ну что же, вы можете отвернуться –
закройте глаза, и меня не станет!
Заткните уши, и я онемею навеки!
И мой навязчивый взгляд калеки
Вас уже не достанет.
И даже если прорвётся
Через слов этих ломаный строй,
вас едва ли коснётся
голос мой, голос мой...голос мой...

И снова трубят где-то в Иерихоне:

– СЛАВА УСНУВШИМ В АРМАГЕДДОНЕ!!

...Тишина. Передышка?
Горячим дождём по стеклу
оплывает слеза, на зрачке отмывая пятно.
Где бойцов моих так обучали теплу,
что они и не знают, какое оно?
Проступают едва силуэты домов:
от надменных дворцов – до смиренных лачуг,
но не видно нигде матерей и отцов,
только ржавые звенья от старых кольчуг.
Ведьмы древние нянчат потомков людей,
позабывших о них в бесконечном бою,
и беззубые рты у старух и детей
одинаково слова не знают «люблю».
И как для рыбы нет мира кроме воды,
так для них не бывает жизнь без войны,
и едва лишь окрепнет младенца рука –
в неё вложат остывшее жало клинка!

И можно кричать или выть собакой,
и можно в кулак собирать свой дух –
слепые глаза не умеют плакать,
на этих старух не бывает прорух!
Они найдут миллион доказательств,
чтоб и тебя обратить в свою веру,
а нужно немного – самую малость –
просто очнуться от этой скверны.
Проснуться и сделать шаг от могилы...
Но где взять силы,
скажи, мой милый?
Дружок мой милый,
ну где взять силы?
Вспомнить Бога ли?
– Где ты, Боже?
Ты не слышишь меня, похоже.
Только голос мне из-за двери:

– Ты в меня никогда не верил!
Всё чудес искал невозможных,
да во всём привык сомневаться...

– Извини. Я не ведал, Боже,
Что умеешь ты обижаться.
Да много ль проку в твоём законе,
если сам ты – в Армагеддоне?!

– Хэй!

Оглушает топот копыт!
Я опять погружаюсь в сон!
Чёрных всадников легион
снова в небе моем летит,
распевая безумный марш:

– Наконец, уничтожим ваш
Надоевший, к дьяволу, мир!
С нами наш луноликий кумир,
сокрушитель небесных сфер,
Темнокрылый Бог – Люцифер!
Разрывая зубами плоть,
до костей вспоров животы,
мы вам вложим туда кресты,
на которых висел ваш Господь!

– Хэй!

Снова шорох далёких крыл –
белых всадников хлынул поток.
Через скользкий от крови порог
я ползу из последних сил,
чтоб увидели – вот он я есмь!
Но звучит боевая песнь:

– Наших нимбов священный блеск
выжигает врагам глаза!
Те, кто с нами – целуйте крест
и идите под образа!
На сегодня былой позабудь закон –
на удар отвечай тремя!
Воссияет за подвиг твой боевой
царство божие для тебя!

– Хэй!

И ангел с искошенным гневом лицом
нечистую рать поливает свинцом,
в жестокой усмешке кривляются губы –
я вижу: у ангела – длинные зубы!
На многих знамёнах печать любви,
но в глазах – океаны зла!
Во имя какой священной войны
из меня сотворили козла
отпущения?!
Отчего
все хотят обращения
моего?
И, суля то костёр, то Эдем,
обещаний свивают петлю,
но я не хочу быть ни с кем,
я их всех –
не люблю.

...Белое знамя, чёрное знамя...
– Правда за нами.
– Нет! Правда – за нами!

– В каких рядах
моя израненная совесть?
Я не могу пошевельнуться,
чтобы ей раны зализать.
Я поскользнулся на путях,
и близко поезд,
но что-то сломано во мне –
не убежать.

...Белое знамя, чёрное знамя...
– Бог с нами!
– Нет! Бог – с нами!
Кто против нас?!
– Я против вас...
– Что же так робко?
– Я против вас.
– Что ж так негромко?
– Я против вас!
– Что-то не слышно.
– Я против вас!! Терпение вышло!
Нет ни Христа, ни Аллаха, ни Будды –
есть лишь отчаяние Абсурда!
И, позабытые всеми отцами,
всё еще теплимся мы и мерцаем.
Но мужество жить слишком дорого стоит:
СЛАВА УСНУВШИМ В АРМАГЕДДОНЕ!

– Хэй!

Я брошен в колодец своей души...
Но чьё-то дыхание слышу в тиши:
– Это ты?
Звёзды вверху над колодцем дрожат –
холодно им на семи ветрах...
Я потерял тебя в этих степях
десять, нет, тысячу лет назад
и верить давно перестал, что найду...
– Это ты? Как мы встретились в этом аду?
Руки мои заблудились во тьме
и, невзначай, прикоснулись к тебе...
– Это ты? Это ты...
В жизни и так нам немного дано –
только вкус хлеба, да тела тепло...
– Это ты? Это ты...
А ты возьми да попробуй меня на вкус,
не гони, может я тебе пригожусь...
– Это ты? Это ты...
Кто-то щедрый нам бросил огарок свечи...
Молчи!
Слышишь, стража хохочет в ночи?!
– Это ты?
Где ж твоё лицо?
Где упрямых губ тонкое кольцо?
Почему глаза сквозь меня глядят?
Не гаси огонь – я забыл тебя!

...Гори, свеча,
Наше сердце было мягким, как воск,
а теперь – изо льда –
вот какая беда...

– Огня!
Меня извлекают на свет...
– Огня!
Я в колодце почти ослеп...
– Огня!
Барабаны опять стучат...
– Огня!
Боже мой, как они кричат!

– Эй, ты лучше нас не гневи –
мы ж с тобою одной крови:
десять пальцев, да пара глаз,
да в запасе десяток фраз.
И – не врать, что душа нежна –
так какого ж тебе рожна?! –
ОГНЯ!!
Растопим сердце великих льдов!
Пускай волна захлестнёт весь мир!
Не хватит нашим врагам гробов,
а нам – столов на победный пир!
Спалим все звёзды на небосклоне!
СЛАВА УСНУВШИМ В АРМАГЕДДОНЕ!!

И мечи с автоматами бросив, как лом,
они лазеры пробуют на излом!
Электронные блоки утробно гудят,
заливая в меня информации яд,
и глаза, словно спутники, сходят с орбит,
когда рвутся в мозгу миллионы бит,
под дугою бровей вызревает нарыв –
долгожданный, уже окончательный взрыв!
И когда он рванёт,
я не знаю, что будет со мной,
я не знаю, что будет с Землёй –
цепная реакция светлых голов,
серая пыль от людей и богов…
Но упрямое эхо сожжённого дня
прохрипит, издыхая:
– Огня...

...Но напрасны надежды на забытьё –
Как живуче во мне населенье моё...
И тотальное «макси» на «мини» сменив,
еле слышный, но прежний выводят мотив,
протыкая иглой перепонки ушей,
запуская в мозги электрических вшей,
с потрохами всего меня сквозь окуляр
наблюдают: «Глядите, каков экземпляр!»
Незаметна работа ночных палачей,
подрезающих мне сухожилья плечей,
рассыпающих бисер стекла по крови,
рассчитавших до ятей сраженья свои!
От конвульсий устав, я почти что спокоен
под изящным ножом хирургических войн,
из наркозного бреда цветного кино
возвращаться назад не желаю я, но
слышу, как из разорванных связок, звеня,
вылетает последним дыханьем:
– Огня...

...Какое бескрайнее поле...
Какая великая мгла...
Последние капли крови
укрыла снегом зима...
Но кто-то тонкий.
И голос – ломкий:

– Белым саваном укрою
ваши лица, обгорелые в огне...
Стынет ненависть сосулькой
чёрною в углу немого рта...
Тихо как на целом свете,
На безлюдной остывающей земле...
Поцелую на прощанье
ваши хладные покойные уста...

– Кто это поёт?
В пустой голове моей – такое эхо!
Пой ещё!

– За кромешной пеленою
сколько сменится на небе долгих лун?
Только каплей осторожной
тишину нарушит тонкий звук.
И, как будто в предсказанье
погребённых снегом древних рун,
смоет талою водою
все следы последних ваших мук...

– Кто это поёт?
Пой ещё.

– И с улыбкой безмятежной
Выйдет солнце на высокий небосклон.
И, от холода уставши,
Дрогнут камни от тепла едва-едва.
И когда подует ветер –
до земли ему отвесит свой поклон,
от суровых ласк хмелея,
Незнакомая упрямая трава...

– Кто это поет?
Пой ещё...
1990-1993 г.