Гриша

 Как только рассвет стал заметнее рыжим,
В снегу проскрипели охотничьи лыжи.
В морозное утро февральской субботы
Ушел дядя Леша с ружьем на охоту…

На улице избы в сугробах увязли,
Их окна на солнце сверкают алмазно;
От крыш, что прогнулись под тяжестью снега,
Столбами дымы поднимаются в небо.

Сегодня не в школу, поэтому вскоре
Детишки весь снег утоптали. На воле
Гуляли, бесились, дышали морозом
И в избу ввалились все дружным колхозом.

На стекла намерз иней льдистой рогожей,
 За нею не видно деревни Сереже,
 Дыханием жарким в морозном узоре
Он вытаял место себе для обзора.

Задорно дрова разгораются в печке,
В углу, пред иконами теплится свечка.
Вслух, Петька читает племяннику книжку –
Он шефство негласное взял над мальчишкой.

А тетка, с косичками русыми – Вера,
Играет сейчас на полу в модельера;
В желании шить проявляет характер -
Усердно колдует над кукольным платьем.

Бабуля сготовила в печке картошку,
Треску в молоке, на сметане  лепешки.
Запел самовар песню добрую деда.
Ну, вот и дождались все дети обеда…

Дядь Леша с охоты вернулся не скоро,
Но дичью разжился, похоже, сурово.
Рюкзак не пустой – сзади вздыбился горкой,
 На поясе сбоку – глухарь и тетерка.

Зашел – весь  в снегу, возбужденный, румяный;
С добычею знатной, в глазах ликованье.
Неспешно сложив все трофеи на лавку,
С подсумка, живого он вытряхнул зайку.

Племянник впервые увидел  зайчонка –
Взяв в руки ушастую прелесть, мальчонка
почувствовал сразу, как страшно зверушке,
Как рвется на волю она из ловушки…

Нашли в кладовой для зайчонка  коробку,
Насыпали сена душистую горку,
Оставили репу, немного моркови
И в блюдечке сливок безрогой коровы.

Зайчонок прижился, и уши развесив,
По дому он, втайне от всех, куролесил.
Устроил в кладовке подпольную лежку,
К себе подпускал одного лишь Сережку.

Устраивал разные в доме эксцессы:
Творил, что хотел, в непрерывном процессе.
Любил поиграть он с мальчишкою в прятки,
Когда находил, подгрызал ему пятки.

Когда же Сережка в ответ хулиганил,
С обидою лапами в пол тарабанил.
 Но дерзость мальчишке прощал, если  слышал,
Произнесенное ласково: «Гри-и-и-ша!»

 Тут заяц ложился на сытое брюхо
 Позволив почесывать длинное ухо.
Забавно он лапою заднею дрыгал,
А после, как мячик по комнате прыгал;

 Носился, сдирая напольную краску,
Косил на Сережку раскосые глазки:
Показывал другу, какой он хороший –
Любитель покушать овес из ладоши…

Зима к ледникам отступила с боями,
Хрустально Весна прозвенела ручьями…
Грибы, земляника, рыбалка, походы –
Хлебнул в это лето Сережка свободы!..

Сквозь сон он почуял дух свежего хлеба
И что-то мясное почудилось где-то…
- Вставай, да ушицы иди-ка отведай, –
 Услышал внук голос заботливый деда.

Мальчишка очнулся, виденья угасли,
Но дрема еще оставалась у власти.
Малец с ней боролся – зевал и тянулся,
Пока, наконец, до конца не проснулся.

Поднялся не сразу, лежал с полминуты –
Глядел, как паук проверял свои путы;
В них черная муха надежно сидела
И, изредка, басом надрывно гудела…

Гремел рукомойником парень недолго –
В традиции этой не видел он толка.
Лишь глянув на деда с большой укоризной
Холодной водицы в лицо себе брызнул.

За стол сел неспешно, хоть завтрак был поздний,
Был дедов подвох  им не сразу распознан;
Когда ж он глазенки свои растопырил
Он странную рыбу в тарелке увидел.

Не рыбою пахнет!.. И понимание
Вдруг яркою вспышкой взрывает сознание.
В глазах помутилось, разжалась ладошка,
Скользнула на пол деревянная ложка…

Когда он очнулся, был сумрачен вечер,
Безудержно дрогли сережкины плечи;
С утра всем грубил и не ел до обеда,
Но Голоду все же досталась победа…

Голодный, подавленный, бледный Сережа
Сидел над тарелкой, свой ужас стреножив;
Глодал с осторожностью косточки Гриши,
Роняя слезинки в бульонную жижу…

Две заячьи кости, в заржавленной банке,
Сережка зарыл в неглубокую ямку,
Поставил над холмиком, в памятном месте,
Из ивовых прутиков маленький крестик.

Потом, невзначай, он рыдал втихомолку,
На деда взирал он недобро сквозь челку
И ждал, как не ждут никого в целом свете,
Когда же за ним его мама приедет.