Детские воспоминания. Глава 2. Калининград

В Калининграде мы сначала жили на Северном переулке, но этот период я помню смутно. Мама отводила нас к бабушке Миле, которая жила в центре города - напротив зоопарка. Зоопарк, калининградский зоопарк, с его каменной оградой, оставшейся от немцев, ты и сейчас настоящее чудо света в моих глазах! Ограда была украшена скульптурами зверей в камне - львы, носороги, гиены, обезьяны, они, как молчаливые стражи, с высоты взирали на прохожих. Рядом был кукольный театр, а чуть поодаль- городской парк с "колесом обозрения". И парк, и театр, как и зоопарк, были созданы немцами. Калининград до войны был Кёнигсбергом, городом великого Канта, и всё самое красивое в городе, было построено именно немцами. У дедушки Ника, второго мужа бабушки, была прекрасная коллекция черепков немецкой посуды. Дед Ник был биолог, настоящий ученый, и даже на пенсии он продолжал изучать разные виды животного царства. Вся бабушкина квартира была украшена его коллекциями бабочек, жуков, моллюсков, полевых мышей. Бабочки были его подлинной страстью. И это ещё не всё! Дед Ник собирал на Балтийском море янтарь, шлифовал камни и мастерил из них украшения. Как сейчас, вижу его за столом в кухне, он всегда там сидел: это был его кабинет, там и бабочек расправлял, и коробки для них клеил, и янтари шлифовал, и вел "дневники природы", каждый день записывая температуру воздуха, события, например: "прилетели стрижи. Распустилась ветреница". Дед Ник называл себя "пиратом". Лишь потом, после его смерти, я поняла, какой именно смысл он вкладывал в это слово. А тогда могла лишь догадываться по его сардоническому смеху и коротким, но хлестким репликам, по вечерам, когда по тв показывали новости. "Мирное со-существование" - язвил дед. Как будто у него были свои, личные счеты с теми, которых показывали в программе "Время". Я, конечно, тогда не могла всего понять, но испытывала к деду невольное уважение. Он имел право на сарказм и на что угодно! В моих глазах он был настоящий герой, "Пират". Мы читали вслух "Остров сокровищ", и попутно дед рассказывал истории из жизни моряков, так что сомнений не было никаких. На свой восьмой день рождения я получила от него коробочку с бабочками-лазоревками, надпись на коробочке гласила: "Когда Саше исполнилось 8 лет, старый пират Ник подарил ей бабочек".
Один год мы пожили у бабушки. Бабушка была преподавателем на кафедре ихтиологии в Рыбном институте. Строгая бабушка Миля, она не разрешала нам даже притрагиваться к своему трюмо, в котором хранилось столько сокровищ! Как сейчас помню настоящую коллекцию маленьких фигурок-куколок в разных национальных нарядах, застывших за стеклом, флаконы французских духов и огромную бледно-розовую пудреницу на туалетном столике. Несмотря на бабушкино: "трогать вещи на трюмо категорически запрещается" я при каждой возможности воровато прокрадывалась в бабушкину комнату и открывая заветные флаконы, наслаждалась запахом духов, которые бабушка называла французскими. Много лет спустя, уже живя в Бельгии, оказавшись в парфюмерном магазине "ICI PARIS", я, пробуя разные духи, внезапно узнала те самые, бабушкины! И я сразу отчетливо и ясно увидела картинку из детства: вот я, лет 6, а вот бабушкино трюмо, я сижу на корточках, нюхая пробку флакона и боюсь, что она войдет.
Когда мне исполнилось 8 лет, мы переехали на улицу Батальную, это была окраина города, наша квартира с балконом находилась на 1 этаже. Там я пошла уже во второй класс. Учительница была строгая, но справедливая, училась я хорошо. Однако с таблицей умножения связаны самые сильные страдания того времени. Хотя я думаю, многие пережили то же самое, и точно так же страдал мой сын, зубря ненавистную таблицу. Там случилась моя самая первая дружба. Оля и Лена Матвиенко, близнецы из моего класса, похожие друг на дружку как две капли воды, стали моими близкими подружками. Даже после отъезда с улицы Батальной мы долгое время переписывались.
А игры у нас были такие: шитье одежек для пупсиков, потом этими одежками "менялись", переводные картинки, игры на пустыре, который простирался за домом - огромный, заброшенный, там можно было найти много разных интересных вещей.
Но и на Батальной мы не задержались. Не могу сказать, почему, но мы постоянно переезжали, из Калининграда - в Рыбинск, потом - к деду Филарету в Борок в Ярославскую область, где он заведовал институтом беспозвоночных, затем - в Кострому, а оттуда - в Ленинград. В результате я ни в одной из школ не задерживалась дольше, чем на год, и едва успев подружиться, уезжала. Детские дружбы быстро возникают, а при переезде быстро обрываются, ведь все мы, дети - заложники перемещений родителей и не решаем свою судьбу - но никогда не забываются.
Таким образом, привычка часто менять окружение стала моей второй натурой: не привязываться к месту и людям, едва приехав, стремиться уехать опять, легко обрывать дружеские связи, уходить легко, но помнить тех, кого покидаешь.
Запомнила один вечер: мы у дедушки Филарета в Борке, завтра снова в путь, внезапно(кажется, мама поссорилась с дедом), по радио передают песню "Там, за поворотом, там-тамтарам, тамтарам", и я вдруг понимаю, что это и есть наша жизнь, мы постоянно в пути, и по-другому никогда не будет, и что это, пожалуй, хорошо. Так и представлялось мне: вся наша жизнь это вечная дорога, и неизвестно, что за поворотом. А в жизни ведь так и есть. Никогда не знаешь, что произойдет в следующий момент. Вся вот эта наша стабильность, привычный уклад - всё это такая иллюзия!