Забегавшийся

Так шатко, будто бы в могилу,
держу я путь в неродный дом,
какой за годы опостылел,
в каком соседей змейный ком,

в котором крысы тайно тащат
огрызки и всю цельность блюд,
глаза невинные тараща
в ответ на каждый новый суд,

слизав с посуд следы, сбегают.
Все твари каменно молчат,
друг друга хитро подгрызают.
Я между ними тесно сжат.

Лишь источают смрады, шорох,
безделье, голод, глупость, сап
орлы и скунсы, жаба, боров,
среди которых я - русак.

И нет тут смысла от побега -
вокруг зверинцы злей, чумней.
Плетусь уморенный к ночлегу
в вечернем одиночьи дней,

таща с собою тень и мысли,
аж ноша злости рвёт пупок.
Мечты о родине и числа
лишь отвлекают на чуток.

В висках, глазах стучит тревога
и позывные из всех вен,
набатом сердце просит Бога
о полученьи перемен,

покоя в странствии бесцельном.
Зубов скрипят вновь жернова,
искрит в груди и пальцах пенно,
сникает сонно голова.

Но вновь опять, в любое утро
начав насилье над собой,
умывшись радостною пудрой,
бегу бездумно в знатый бой,

какой убьёт однажды зверя.
Но то потом, а не сейчас...
Я принуждаю ноги, веря,
что всё излечит лунный глаз

столицы этой неустанной,
для полученья дел, даров
иль очищения мне данной,
иль искупления грехов...

Как одержимый грустным бесом,
не глядя в стороны, на люд,
иду, смиряясь с тяжким весом,
как злой, навьюченный верблюд.