Триста пять фигурен

Хая Шмойс конечно любит сына.
Но,  а как иначе?  Разве можно?
Прячет дальше портсигар старинный
с хлипкою надеждой  -  как-то всё же
обойдётся,  не сегодня,  ладно.
Но,  таки,  во вторник,  это точно.
Завернуть в салфетку мармеладу,
вдруг ребёнок сладкого захочет.
Спрятать чашку с золотой каёмкой.
Циля продала,  рукой махнула.
Знают все,  что рвётся там,  где тонко.
Месяц волочится рыбой снулой.
Чемоданчик,  муж покойный делал.
И звезду Давида возле сердца.
Хая Шмойс к восьми идёт несмело.
В Киеве сентябрь,  но не согреться.
-  Фима,  ша,  не делай маме нервы.
Не серди тех дядей с автоматом.
Мальчик спотыкается не первый  -
всё ботинки,  чуть  великоваты.
-  Роздягаться!  Быстро!  Быстро!
Боже...
Потерпи мой маленький немножко.
Мураши по обнажённой коже
и в руке дрожащая ладошка.
В десяти шагах на небо пристань.
Голые,  согбенные и в пейсах.
Сколькими устами горько призван
Адой-ной шомреха*?  Нет.  Не Песах**.
Белым дымом в мир иной и лучший.
Триста пять «фигурен»  -  люди разве?
Детские ботиночки на куче.
Фима надевал всего два раза...



* Адой-ной шомреха -  Господь – страж твой (с ивр.)
** Песах - праздник Исхода из египетского рабства (букв. "прошел" с ивр.)
«Фигурен» — это значило фигур, теней, чего-то такого, что за человека считать нельзя. Это был у немцев такой юмор.
(Фото ребёнка из материалов мемориала Яд ва-Шем)