7. Сашкин колокол. Из далёкого 1937. Повесть

                - гл.7/24 -

С утра, с темноватого декабрьского утра, власти села Васильково нагнали толпу местных сельских активистов-богоборцев перед Белой (Троицкой) церковью.

Этих радетелей воинствующего безбожия, которые уже успели сбегать к местной самогонщице Агафье, и порядком "подзарядиться" для сегодняшнего важнейшего сельско-коммунистическо-комсомольского мероприятия.

Нашлась и гармошка. Послышались унылые революционные гимны-псалмы. Песни-нытьё о проклятом прошлом. И о светлом будущем.

Откуда-то появился также и кроваво-красный, самодельный, из настольной бархатной скатерти, флаг.

***********

При внимательном взгляде вблизи на это "святое" рабоче-колхозное знамя, на нём нахально, ни к селу ни к городу, совершенно отчётливо красовались какие-то откровенно мещанские птички-попугайчики и цветочки-розочки. Явно не сурово-пролетарского характера.

Другого большого куска красной материи на революционый "народный" флаг пока не нашлось. Сельчане не спешили помогать красной материей этим безбожникам-богохульникам.

Пришлось отобрать вот эту, порядком уже повыцветшую, красную скатёрку, с попугаями и розами, всё у той же самогонщицы, бабки Агафьи. А чтобы она не орала благим матом на всё село на передовых борцов с религией, ей тихонько в ухо пригрозили лагерным сроком за самогоноварение.

И назвали номер уголовной статьи за сие кулацкое занятие. Бабка благоразумно заткнулась, проклиная в душе весь этот бандитский сброд.

- И за самогонку не заплатили, сволочи, и скатёрку самую красивую мою со стола в горнице сп*здили-скоммуниздили, разбойники, пока я в подпол лазила за первачком этим крикунам-дармоедам. Я кинулась. А их уж и след простыл, - вдохновенно врала и жаловалась она своей соседке и старинной подружке, бабке Мотре. Вытирая грязноватым своим подолом совершенно сухие глаза, якобы от слёз. И громко в него же высмаркиваясь.

Мотря лишь сочувствующе и опасливо кивала головой: - Може вернут они тебе твою скатёрку? Опосля шабаша своего бесовского, коммунячьего.

- Да куды уж там. Вернут они. Жди. Рубахи красные они пошьют себе, разбойники, из скатёрки-то моей любимой, - продолжала горевать Агафья-самогонщица.

***********

Пока ждали главных фигурантов "экспроприации" церкви, богоборцы наши уже успели порядком нализаться агафьиным зелием. И им было уже на всё начхать-наплевать. И на бога. И на чёрта. И на власть эту свою, бандитскую. Они устроили пляски с девчатами-комсомолками-активистками, которых тоже малость подпоили спиртным.

В ближайшие к святой церкви кусты бегали мочиться, блевать, и испражняться. Нисколько не стесняясь сельчан и друг друга.

По пьяной морде всё можно! Все свои. Чего стесняться-то? Кого стесняться-то?

Толпа верующих угрюмо, беспомощно и безысходно наблюдала за этими беснующимися чертями со стороны. Не вмешиваясь. За ними власть. За этим отребьем - власть! Тронешь кого из них - посадят или расстреляют.

***********

Вдали затарахтели три грузовичка, со стороны станции и посёлка. Они были битком набиты "подкреплением" - поселковой и станционной "яростной" комсомольской молодёжью. Привезённой в Васильки для участия в таком "великом пролетарском" мероприятии.

"Яростная" молодёжь эта, прикатившая в кузове грузовиков, была тоже не очень-то и трезва. Проще говоря - привезли ещё три грузовика пьяной сволочи. В добавок к сельским пьянчугам и крикунам.

В кузовах копошилась, материлась, ругалась "студенистая" масса из поселковых и станционных активистов. Борцов с религиозным дурманом, как они выражались.

В кабинах сидело начальство - участковый милиционер и два загадочных молчаливых человека из районного центра. В кожаных куртках. В кожаных фуражках со звёздами. В портупеях. С наганами. На их суровых, непроницаемых для "простых холопьев", лицах лежала грозная печать государственных Великих Тайн.

***********

Это были боги. Это были опричники тридцатых годов. Они были настолько раздуты своими "государственными тайнами", что вот-вот с треском громким порвутся их кожанки, стянутые сыромятными портупеями. И все их Великие Тайны рассыпятся по земле. Как горох. Или улетят в небеса сумрачные, в страны "проклятых буржуев".

А эти два кожаных богочеловека тогда сдуются, как автомобильные камеры после наезда на старый ржавый гвоздь. И останутся от них только куртки с портупеями. И с, прицепленными к ним, чёрно-железными страшными наганами.

***********

И ещё с ними из района приехал, извивающийся как потревоженный червяк, щуплый рыжеватый человечек. В тощем городском пальто. В шляпе. В очках. При галстуке.

Это был специалист-эксперт по церковным ценностям. "Товарищ" NN. Тоже весь покрытый великой красной Тайной. С ног до самой  головы.

В его задачу входило оценить "экспроприированное" имущество вновь разорённой церкви.  Выбрать наиболее ценные экспонаты для транспортировки их в Ленинград. А далее - либо на продажу-аукцион в западные страны. Для пополнения валютного фонда страны. Либо, пока что, в запасники музеев, московских и ленинградских.

***********

Перед Белой церковью уже собралась многочисленная пьяная толпа, состоящая из местных и приезжих борцов с опиумом религии. А по-народному - разбойничья шайка богохульников.

В сторонке сиротливо и горестно стояли испуганные и обозлённые защитники храма.

Мужики угрюмо и грозно молчали. Сопели как ладожские тюлени. Внимательно наблюдая за этими "разбойниками". И цепко запоминая самых ярых и бесстыжих активистов. Разорителей их любимицы - красавицы Белой церкви. Гордости родного их села.

По их крестьянскому мнению, божья кара на этих проклятых пьяных чертей в человечьем облике - это само собой. Это одно. А человеческое отмщение ведь тоже никто не отменял.

Затем и запоминали гнусных разорителей своей родной матушки-церкви.

***********

Кто-то из этих святотатцев-разорителей вскорости, совершенно случайно, поскользнётся на железной дороге и свалится под грохочущий в это время мимо него паровоз с длиннющей цепью вагонов.

Кто-то провалится под лёд в речке Лаве. И найдут его только весною, когда лёд на реке уйдёт.

Кто-то насмерть отравится самогонкой из найденной около своего дома почти полной бутылки.

На кого-то упадёт случайно огромный валун с обрыва, когда он будет пробираться по глубокому каньону реки Лавы по какому-то своему хозяйственному делу.

И так далее. И тому подобное.

Всякое может случиться с человеком. Человек - существо слабое, смертное. Особенно если он к тому же ещё, совершенно случайно, и разоритель. Недавний осквернитель народной святыни. Любимицы народной.

***********

Ну, а несчастной Троицкой церкви села Васильково сегодня предстояло, как, захваченной на большой дороге, юной невинной красавице, в логове поганых грязных разбойников, лютое безжалостное изнасилование.

Бабы подвывали тихонько. Среди них была и 65-летняя Люська. Двоюродная сестра поселкового старика-гипертоника Алексея Крутова. Приятеля Сашкиного, Климыча.

Она тоже, как и её соседки, тихонько выла-причитала, видя все эти грозные приготовления к мерзкому насилию над красавицей церковью.

Всё это напоминало картину сельских похорон.

А богохульники весело гомонили около обречённой на поругание церкви. В их пьяной крикливой куче мелькали стаканы и стеклянные банки с самогоном и с мутной брагой.

***********

Она, эта страдалица-церковь, была закрыта на висячий большой амбарный замок. После ареста святого отца, а также - диакона и пономаря. В сентябре. Три месяца назад.

Их внезапно арестовали какие-то приезжие незнакомые суровые люди. В фуражках со звёздами. В брюках-галифе. С наганами на боку.

Из той же они были касты. Из того же клана. Клана опричников сталинских.

Как и у царя-деспота, психически больного Ивана Четвёртого, у коммунячьих идолов - Ленина-Сталина, была своя опричнина. Свои опричники.

Только вот уже не на конях ретивых, как у садиста Ивана Четвёртого. А на выкрашенных чёрным цветом автомобилях, прозванных в народе "воронкАми", или "вОронами".

То ли увезли их, этих бедных сельских священнослужителей, в чекистские пыточные сырые свои подвалы, что в городе Ленинграде? А то ли расстреляли их в ближайшем лесу. Под, маскирующий выстрелы палачей, оглушительный рёв своих автомашин чёрных.

Белая красавица, церковь св.Троицы, сиротствовала уже три месяца.

***********

На белых стенах этой страдалицы-церкви уже появились первые гадкие мальчишеские матерные надписи и рисунки углём. И ещё какой-то, мерзкого серо-тюремного цвета, краской. Видимо уворованной шустрым родителем этого малолетнего разбойника со станции.

Эти надписи поганые были первым результатом большевистско-атеистического воспитания детей в школах.

Рисунки-граффити конца 30х.


(Подолжение следует)

***********

19.10.12.  СПб