Страшный сон. Как я стал зрелым поэтом

Снился мне страшный сон, где я оказался младшим сыном смешаной пары в одной маленькой, но гордой республике Средней Азии. Мать моя– казачка донская из кулаков, мой отец– добрый кишлачник из бедного, обласканного советской властью рода, благодаря профессии тракториста перебравшийся в столицу этой солнечной и хлебной, но бедной и бунташной забытой Аллахом наконец и какого беса независимой от Кремля республики. По праву младшего позволена мне даже такая глупость как увлечение поэзией. Заботливые родители отводят меня в Республиканский Дом Культуры, где оставляют на несколько часов перед творческим выбором, сами же удаляются на воскресный шоппинг.
.
Справа дверь в русскую детскую секцию поэзии, слева– в родную, то бишь национальную.
Иду направо, сажусь, как полагается новичку, за последнюю парту. Девочка у доски читает стих о любимой своей собаке, которая звонко лает:
– Гав! Гав!! Гав!!!– лает девочка так звонко, что я, маленький правоверный мусульманин, едва успеваю добежать до унитаза и выблевать завтрак.
.
Выпив воды и вволю отсидевшись в прохладном клозете, немного помечтав о столь же прохладном рае с гуриями– пусть даже мяукающими, тащусь в национальную секцию. Аксакал в театральном, под стать кумачовым шароварам козаков, чапане и могущей послужить основой аистиному гнезду чалме вещает нам, начинающим акынам:
– Человек подобен дереву, которое рождается, растёт, цветёт, приносит плоды и умирает...
– Па-азвольте-с!– встаю во весь свой немаяковский росток.– У дерева много вёсен в жизни, а у человека...
– Одна!!– хлопает себя по лбу аксакал и дико хохочет. Затем, утирая носовым платком носорожьего формата радостные слёзы, под одобрительный гул юных поэтиков (и парочки– для мужского красноречия, некрасивых, чтоб не приставали– поэтессок) он приближается ко мне, хватает меня в свои костлявые, пахнущие немецким одеколоном руки и...
.
Самое страшное происходит после: стрелки часов начинают вращаться с неимоверной скоростью. Расту тростнику на чёрную зависть– что там дерево, по минутам, сную направо и налево, ем и пью что дадут, сплю уже не один где постелят, моюсь и уже бреюсь в клозете. Между делом строчу стихи на правом и на левом языках. Меня публикуют те и эти, переводят туда и сюда. Вернувшиеся с творческой пробежки по магазинам и базарам родители находят меня зрелым, конченым поэтом...
.
К счастью, проснулся я в здравом уме.