Отец
Как мало искренности в нём.
Я расскажу без предисловий,
Откуда ненависть идёт.
Мне было, кажется, четыре -
Тогда узнала я его.
Закончилось всё счастье в мире,
Узнала, что такое боль.
Я видела и мамы слёзы,
И бабушки пустые вопли,
Мол «Уходи, это серьёзно!»,
А мама - вытирала сопли.
Так грубо? - спросите, наверно.
Жестоко? - может показаться вам.
Я говорю об этом первой:
Чтобы ушёл, молюсь богам.
Мне было пять, была ребёнком,
Как стать сестрою мне пришлось.
Растила я её с пелёнок -
И детства счастья не нашлось.
Лет десять – я тогда впервые
Подумала, что не отец
Мне тот,
Кто речи льёт пустые,
Кто сам себе готовит гроб.
Четырнадцать мне было вроде:
Без страха, честно, перед ним
Сказала всё я об уроде -
Пропал над головою нимб.
Он на колени стал, в слезах
Просил прощенья, кажется,
Так честно:
«Ни капли в рот» - и блеск в глазах.
Пообещал, что будем вместе.
Но как же? Не прошло и дня,
Как снова взялся за бутылку.
Понятно – доверять нельзя.
Не буду совершать ошибку.
Пятнадцать: мать и две сестрёнки,
Пьющий отец, друзья, любовь.
Порой – кончались и силёнки,
Но помогал мне тот огонь,
Который зажигался, только
Я видела его глаза.
Любовь бывает и жестокой,
Но эта – та, что навсегда -
Мне помогала день за днём,
Вселяла в меня веру в счастье.
Казалось – всё нам нипочём -
И это разорвал на части.
"Не пара он тебе, не тот.
Бросай. Не выходи из дома.
Вы дети. Ну, а он – урод.
Отныне вы с ним незнакомы."
Шестнадцать мне, и я пьяна.
Иду домой, и плачу,
Плачу.
Осталась, кажется, одна.
Я больше ничего не значу.
"Уйду из дома! Ты никто мне!"
Я говорю – и забываю.
"Уеду – и не вспомню, кто вы.
А честно – я уже не знаю!"
Мне двадцать – в нашем доме также
Есть детский смех, порой любовь,
Но в лабиринте двухэтажек
Запряталась жестокость слов.
Уеду – это теперь точно.
Не стану я терпеть, как мать.
Насилию поставить точку
Я не смогла.
Пора бежать.
Свидетельство о публикации №120041210904