В левом углу неба

...В левом углу неба, наспех сколоченного из остатков фанеры, содрогалась в пароксизме страсти луна, пришпиленная едва оперившимися стрелами к орбитальному элементу бутафорской декорации. Пантелеймон Фёдорович разминал в руках кусок глины и задумчиво морщил не привыкшее к длительным размышлениям левое полушарие. Бросив бесформенный комок  на пол, Пантелеймон порывисто схватил растрёпанную малярную кисть, макнул её в ведро с мерцающей белой краской и, подняв набухшую кисточку над головой, резким движением правой руки вниз, обрушил на грифельное небо созвездия, скопления галактик и прочие планетарные брызги. Довольный результатом, он посмотрел на часы – 18:50. Начало положено.
 Лампочка накаливания, включенная ещё позавчера, раскачивалась на трёхжильном куске проводки, испуская слабое ядовито-желтое свечение. - Надо поярче купить,- произнёс Пантелеймон. Сегодня он уже мог говорить. Ибо слово было в начале, а началось всё ещё в четверг. Нынче вовсю беспредельничала суббота. Как быстро время летит, а так мало ещё успето.
Достав из широкого внештатного отсека мятых штанин скомканную бумажку, Пантелеймон разгладил её и начал сверяться со списком. Так, первый пункт зааачёркиваем. Второоой тоже. Уф, аж вспотел. Теперь предстояла самая трудная работа – натянуть презерватив на глобус и раздуть его до размеров стратосферы. Сука, ну почему всё так непросто! В книге вон – пара предложений, абзац – и  работает, функционирует, вращается вокруг своей оси. А тут…
За окном третий месяц бушевал эпидемиологический порог макароновируса. Какой-то потусторонний вид макарон просочился из перпендикулярной вселенной в нашу и стал откладывать свои злокачественные углеводинки в безропотно раскорячившуюся структуру кожно-дыхательных отверстий.
Спасибо деду за противогаз, подумал Пантелеймон. Эх, дед-дед. Знал ведь, что пригодится, потому и наказал беречь его пуще совести ещё двенадцать лет тому назад. Пантелеймон пробовал пару раз выходить на улицу. Лекарств там купить, картошки. Атмосфера воздуха была пропитана макаронными субстанциями: они парили в опасной близости перед самым носом, свисали с беспомощных ушей горожан, громоздились несуразными сгустками на головах прохожих и проходимцев, шуршали шифером на крышах домов, а также набухали на ветках инфицированных тополей и каштанов, щедро натыканных вдоль обеих сторон почти каждой улицы славного города Ничипурышки.
И шо ж оно будет дальше?- думал Пантелеймон, уже успев натянуть презерватив  и вдуть порцию воздуха, насыщенного парами алкоголя, под купол. Под правым носком что то чвакнуло. Глянул – глина. О, можно приступать к следующему пункту!
То ли пальцы были какие то деревянные, то ли коньяка было выпито чрезмерно, но глина никак не желала становиться податливой и превращаться в образ и подобие доморощенного куклодела.
От, блин, я же передохнуть забыл! – закинув пряди бровей на лоб, выдохнул Пантелеймон. Поспать надо, совсем чуть чуть, потом закончу сеять доброе, вечное, неразумное…
Кое как добредя до полуразложившегося дивана, Пантелеймон плюхнул на него своё уже откровенно отказывающееся повиноваться тело и  спустя дюжину неразборчивых вдохов и такое же количество выдохов провалился в то состояние, в котором и пребывал следующие девять с половиной часов.
Рассвет заполнил просыпающееся сознание Пантелеймона звуками трепыхающихся на ветру марлевых повязок и назойливым стуком макароновысеров в оконные стёкла. Боже, когда же это всё закончится-то, Господи! – как всегда в горячке утреннего безумия обратился Пантелей к своему выпуклому отражению, глупо таращившемуся из замызганного зеркала.
Почесав зубы щёткой для бритья, Пантелеймон почапал на кухню, поставил чайник на плиту и отправился в комнату, где, сука, три дня назад всё и началось. Глина затвердела, пришлось снова мять её до состояния разомлевшего пластилина. Потом пришла идея, что неплохо бы налить в чайник воды. Налил. Поставил. Спустя двенадцать минут снова сознание озарилось мыслью: хорошо бы и газ разжечь в камфорке. Как меня всё это уже зае…бало,- чуть не плача прошептал одинокий мужчина предпреклонного возраста, стоя у окна и смотря на неумолимо приближающуюся сюжетную развязку.
  Жители города Ничипурышки, те, что по своей недалёкости умудрились остаться в этом забытом богами захолустье, мелкими перебежками, по двое и в одиночку пробирались от магазина к магазину в поисках оставшихся продуктовых огрызков. Кто то набирал в канистры жидкость из при тротуарных луж, так как необъяснимым образом в один прекрасный день вся имеющаяся в наличие вода вдруг взяла и ушла из своих берегов и скважин в малоизученном направлении. А в связи с карантином и усилившимися санкциями подвоз воды был приостановлен на неопределённое время. Даже сквозь противогаз остро ощущался неприятный, сводящий судорогой двенадцатипёрстную кишку, запах  жажды и голода.
Хорошо хоть во вторник деньги котнаплакальные выдали. Можно попытаться что то выменять на них. Ничего, проживу как-нибудь. Анычка уехала, на один рот меньше стало – всё легче будет эпидемию пережидать.
Включив ламповый телевизор, с тарелкой, полной дымящихся пельменей, Пантелеймон ткнул первой попавшейся под палец кнопкой пульта в случайный канал и стал с интересом впитывать транслируемые новости местного узла связи  своими тронутыми поволокой, неуклюже распахнутыми глазами.
...А две маленькие фигурки на глиняных ножках, распоров латексный купол безоблачного цвета, взявшись за руки, весело, вприпрыжку убежали к своему светлому, незапятнанному будущему, оставив за спиной догорать в папьемашевых лоскутах развалины никому не нужного и даром, гротескного, выстроенного на отъе…бись одноразового  рая.