двухмерность карантина обрела объем и плотность

кроме радостной
                безалаберности

"до карантинной жизни"
на лайнере ничего не изменилось.

Мы заняли столик в углу ресторана.
                Симпатичный  стюард,

как всегда, предложил нам  меню
      судовых, изысканных  блюд,

и мы все углубились
               в изучение
               
содержания нашего "застолья"...
в предвкушении новых

«кентерберийских рассказов»
                неудачников -

пилигримов,
  так неожиданно
        захваченных в плен карантином.
 
*

Все ждали "последствий".
Кто-то с иронией заметил,

что компания наша
чем-то напоминает

"Исход"  -  стаю людей одиноко-несчастных:
                ведь среди нас не было ни одной пары

семейной:  каждый  был сам по себе.
Это стало прологом, а вот что было в конце.

*


1-й  рассказ.
"Это случилось год назад.

Наша ссора,
  слово за слово,

возникла внезапно.            
После обеда мы вышли на палубу.
          
Обидные слова не взять обратно и не забыть:
                мы вытаскивали их из-под руин               
                своего брака... своей любви.


Потом, уже молча, пошли на корму.
Смотрели на белую кильватерную струю,

на заходящее солнце,
             сияющее до горизонта.

«Теперь я все поняла", —
с горечью произнесла жена,
   
и с небрежным изяществом  балерины, начинающей  танец,
она перепрыгивает через  ограждение и...  исчезает!

Чайка вскрикнула: "Да!Да!"
                и ...  дальше - тишина.

*

Ударили в колокол.
Шлюпки,  вопли...            

Через парапеты
            в воду летели
                спасательные круги и жилеты...

*

Её так и не нашли.
Неожиданная смерть жены

вызывала скорее досаду:
мне обидно и стыдно стало,

за то, что я не так уж остро все это переживаю...
Когда, измученный, я приплелся в бар первого класса,

за коньяком,
       то граммофон

голосом старика Руссоса  напевал:
                «Гудбай май лав, гудбай».



*  2 -й рассказ.  Попутчица.

Это было удивительное путешествие
                по дну долины окаменевших деревьев.

Затвердевшая флора,
                как символ скорого

превращения жизни в камень, в плиты
               или в натекшие каплями сталактиты.

...


Моя попутчица была похожа на цыганку
из детской старой, волшебной, страшной  сказки.

Я решил быть с ней поосторожнее.
Меня раздражала её претенциозность.

Тем вечером, за ужином меня "ошарашил",
в ее в руке огромный  бокал с шампанским:

это выглядело карикатурно.
Она, как-будто,
        гордилась своим распутством,

затрагивая "нетривиальные" темы,
говорила обо всем дерзко, смело.

Я уже готовился к очередному разочарованию,
чувствуя что бледнею от напряженного ожидания.

но она,
         неожиданно встала из-за стола
и ...

*   
.... этот рассказ
              прервал юный  стюрд,

предлагая меню
судовых, изысканных  блюд.

Мы все углубились в изучение
состава нашего вечернего

"застолья"...
с разговорами, с новыми

 нашими
           «кентерберийскими рассказами»

неудачников - пилигримов,
томящихся в карантине.

* 

кроме радостной
безалаберности

"до карантинной жизни"
на лайнере ничего не изменилось.

Почти ничего. Но однажды ночью
двухмерность карантина обрела плотность:
 
к лайнеру, к его правому борту
проскользнула суетливая лодка:

на борту было трое. Они курили, 
                выпуская струйки дыма

разом из носа и рта.
Следом за ними ложилась тьма...

Неужели нам возвращаться в прошлое
на этом задрипанном суденышке?



*  карантин с повадками призрака

по берегам Москва – реки
раскручивалась лента  тьмы

над каждым городским жителем.
Обманной повадкой призрака,

карантин брал  октаву биологической  страсти
над  весенними, простыми радостями

и над дружескими  объятиями, как впрочем,
и над безалаберной жизнью художника.


*  самоизоляция

дом он покидал  лишь ненадолго:
выходил только

в свой сад.
День и ночь, как акробат,

он работал в комнате,
 с зашторенными окнами,

как полутемном цирке,
пустом, еще закрытым

для зрителей,
                демонстрируя

прыжки и гениальные пируэты
только для избранных -  для сидящих в партере

знатоков, то есть портретам,
               висящих на стенах
               
его комнаты.