С моцартом на арбат де-ridero

...мой личный опыт продаж на Ридеро невелик – год назад Татьяна Помысова собрала здесь сборник «Моцарт в метро» с моим участием. Как наш «Моцарт» здесь продаётся - не знаю, более того – как читается, тоже не знаю. И вот – приснилось вечор - сели мы с Моцартом снова в вагончик метро, едем, беседуем о своём, о творческом. О читателях и писателях, о музыке и музыкантах, об успехах сальеристов-карьеристов и танталовых муках талантов.

- Плохому танцору всегда Моцарт мешает? – спрашиваю я.
- А сам как думаешь? – любит же вопросом на вопрос отвечать забияка Амадеус!

Мне додумать сил не хватило. Сам-то я не сумел пройти Драконов Порога. Просто заснул ещё глубже и мой сон во сне опять стал пре-красным, очень красным, особенно на заднем плане, где Моцарт опять пытается оспорить правоту Сальери.  Я просто слушаю. Сальери уверен в том, что мудрая трава не боится волков, ведь волки не едят траву. Волки – это хорошо, это овец меньше. Эволюция овец ведет к полной победе красного песка на засеянной вселенской площади. И мир становится слишком прекрасным, превосходно красным, краснее вечернего огня. Сухой, красный мир. Сухо в горле. Скрипят слова в горле, как канифоль на скрипичном смычке. Горько, Моцарт! Давай выпьем горькую чару очарования мудрости, ты ведь хочешь стать свободным, пленник гения?

Осень
Оземь
Одно слово упало
Облако подняло
Пыли из были
Из далеких времен бывших близкими очень недавно
Так уже унесённое ветром по жизни на секунду становится явным
Так сгоревшая рукопись кажется теплой в случайно открытой печи
…а мне просто мама сегодня позвонила и молчит
И я ответить не мог
Хоть я и знаю, что она хотела сказать одним этим словом "сынок"
Можно без слов понять человека, которого знаешь полвека
И она знает, о чем я молчу, ведь я ее сын
Осень
Очень
Одиноко спешат часы

…что я здесь делаю? Горький вкус холодной водки «Моцарт»… - О, нет! – какая несправедливость! Неужели этот напиток победившей мудрости не должно было назвать «Сальери»? Хотя бы этот знак признания законному соавтору вечного сюжета, медленно эволюционирующего от Авеля.
Что я здесь делаю? Под красным небом Невады, в русле высохшей реки Непрядвы, собираю в кулак проклятия прокаженному миру. Зачем по-детски грозить ему приближающейся грозой? Мир усмехнется, мир знает, что мои грёзы – это тонкие и ласковые грозы, маленькие фиалковые молнии.

…молния может ли молча иголкой небо прошить?
Или, как слово за взором, попросит слова любви прошептать  раскатами г дальнего грома?
Страшно даже не то, что дождь на земле не умеет жить, а то, что рожь без воды -  пустая солома.

Что я здесь делаю, под ночным сухим дождем, под точечными ударами космической пыли? Точность отточенных долгим полетом стрел Андромеды безупречна. Мой мир теперь стал слабокрасным, как будто вечерняя заря нехотя уступила фиолетовому флагу наступающего ночного космоса. Сальери ушел, оставив на столе недопитую улику, огромную каплю водочной мудрости в стеклянном графине. Улика медленной стеклянной улиткой поползла на скрижали вечной памяти.

Моцарт
еще смеясь
снова над партитурой
реквием
тоже танец
и панихиды регламент
в чем-то сродни котильону
только цветов бумажных
больше чем настоящих
и еще
центр танцоров
точно не лицемерит
ибо он видит точку
где источник всех музык

- Моцарт! - ты тоже видишь?

Он что-то начал отвечать, а тут громом с небес объявили - «Станция Арбатская». Приехали. Выходим. А вдруг здесь из Моцарта нам что-нибудь продадут за недорого?

(продолжение следует)