В душе моей...

В душе моей день ото дня всё боле скорби,
Свой лик я вижу весь в морщинах, глядя в воду 
Пруда знакомого с рожденья – хлеба корка,
Отрежешь, сразу середина на свободе.

А здесь морщины-рвы, ладонью не разгладишь,
И не сотрёшь, умывшись утром, полотенцем,
Закроешь очи коль, на время Время сгладишь,
И сам себе себя представишь ты младенцем.

Но ведь глаза, глядеть чтоб, видя даль в тумане,
И луг, цветущий алым клевером и мятой,
Но понимаешь, зришь на что, то это длани,
Их только видишь ныне взором плоховатым.

И хлеба вкус, не так, как в детстве – кисловатый,
А яблок горький чаще, чем душисто-сладкий,
И снег в ладошке не холодный, словно вата,
Но мягкий, что смогу скатать комочек гладкий.

И разговоры, что услышу, раздражают,
В них смех с издёвкой над моею тишиною,
И, как мне кажется, сознательно лишают,
Ей стать, на миг хоть, серебристою волною.

Друзья бы были, но ушли в миры иные,
А с теми, рядом кто, не разговор, а свара,
Слова и речи иль витые, иль пустые,
Как в листопад листочков жёлтых с тротуаром.

Так пошумят, зашелестев, между собою,
Пока ветра не сдуют посеревший пепел,
А там и снег с небес смородинных гурьбою,
Невзрачно-белыми сугробами залепит.

Как и меня когда-то глиной жёлто-грязной,
Ведь понимаю, что не вечно быть на свете,
Хоть уходить во мрак, когда везде так ясно,
Нет ни желанья, ни со смертью паритета.

Да ещё кровь моя горячая по венам
Речушкой горною бежит к низам шумливо,
А коль наступят с кровью алой перемены,
Засохнет луг с густой травой, завянут нивы.

Но коль случится то со мной, что очи степи
И става старого уж больше не увидят,
Оставьте щелку, чтоб смотреть на звёзды в небе,
И тех кто вспомнит обо мне, на лавке сидя.