2. Кокос

Родители лицеистки-девятиклассницы Леси не знали, что им делать с обретёнными ими в 90е годы свободы от Советов и капитализмом - то и другое они встретили с воодушевлением.

Как-то раз тогда в 90е друзья ушедших из работы на оборонку Лесиных родителей, их бывшие сокурсники по МИФИ, привезли в подарок кокос.

Кокос был большой, тёмный, мохнатый. После того, как друзья уехали обратно к себе в деревню (они там в деревне у себя организовали частную лесопилку), Лесин папа рассматривал кокос, вертел его так и эдак. Было решительно непонятно, как добывать из-под скорлупы съедобные части кокоса.

Наконец просверлили дрелью в кокосе две дырки, слили в миску белёсое и оказавшееся мерзким на вкус кокосовое молоко.

Потом папа принёс с лоджии в кухню большой топор. Положил кокос на выложенный крупной тёмной, с разводами плиткой кафельный пол, и принялся этот кокос рубить топором.

...Кокос всё-таки разрубили и съели (белая сочная мякоть оказалась неплоха, значительно вкуснее молока).

Но навсегда остался памятью об эпопее с кокосом достаточно большой отколотый от одной из напольных кафельных плиток угол.

У ко - шки четыре ноги…
А ещё - у - не - ё длинный хвост...
Но ты тро - гать её не моги...
За её - за её малый рост... -

Трагически пело по телевизору в спальне родителей. По вечерам - это времяпрепровождение очень нравилось Лесе - вся семья собиралась на продавленном, декорированном вокруг себя обоями в пятнах родительском диване. Смотрели политически-юмористические обозрения Шендеровича (теперь не вспомнить, может, каждый день они бывали, а может быть, раз в неделю.)

Все фонари погасли. Город спал.
Кружились листья по ветру осенние.
Орёл двуглавый крылья распластал,
И мчался в неизвестном направлении.

Орёл двуглавый крылья сдал в залог,
И с куполов глядИт на обе стороны.
Он видит Запад, видит и Восток.
Одна Россия только беспризорная. -

Писала Леся стихи в своём дневнике. Светловолосая, с кроткой стрижкой Леся, во всегдашних своих джинсах и шерстяной тёмной кофте, сидела у себя в комнате за письменным столом по вечерам, клонилась над своим дневником, чёлка на лоб спадала. Леся очень, до перехваченного горла, переживала по поводу необъятного внешнего долга России.

Из России тогда происходила "утечка мозгов", родителей Леси, с их профессией инженеров-программистов, тоже звали за границу на ПМЖ. Когда об этом узнала Леся,  с ней сделалась истерика, она сунулась головой куда-то между мебелью своей комнаты (между шкафом и кроватью), пытаясь так спрятаться от накатившего на неё ужаса, и зарыдала. Никуда не поехали; а пока всё-таки решали, поехать или нет, Леся рыдала и писала в дневник стихи про какую-то чадящую керосинку, путая подробности быта 90х с подробностями быта времён Гражданской Войны. Завершались стихи про керосинку таким четверостишием:

Задыхаюсь! Смешно, смешно.
Душат дым и гарь из окна.
Нынче что-нибудь решено,
Оттого-то и ночь темна.

Цветаевские стихи бились в Лесином сознании:

 До Эйфелевой — рукою
Подать! Подавай и лезь.
Но каждый из нас — такое
Зрел, зрит, говорю, и днесь,

Что скушным и некрасивым
Нам кажется ваш Париж.
«Россия моя, Россия,
Зачем так ярко горишь?»
 
                Марина Цветаева

Папа говорил Лесе на кухонных посиделках, что хотел бы он быть олигархом. Чтобы особняк, и непременно чтобы по сторонам особняка небольшие аккуратные ёлочки.

Потом папа проигрался на бирже.

Жрать в доме было нечего всю дорогу. Мама плакала однажды, забыв на автобусной остановке пакет с продуктами, которых должно было хватить на неделю.

Посидев немного дома, мама Леси подалась в риэлторский бизнес, в котором преуспела; лет через пять-десять у неё уже была своя фирма.

Папа с бешеной скоростью менял места работы: возил как водитель выданного ему новой фирмой мерседеса разнообразные товары по Москве; потом возил по Москве на том же Мерседесе деньги (и возить одному такое количество денег было страшно); потом бывал экономическим консультантом в разнообразных банках; потом был помощником мэра Москвы; потом устроился в риэлторскую мамину фирму - Лесе было неизвестно, на какую должность.

В доме стал бывать деньги, потом денег опять не бывало; деньги появлялись внезапно и внезапно исчезали. Когда деньги появлялись, их в полном объёме тратили  на заграничные поездки - даже не осталось ни разу заначки, чтобы купить на кухню стулья взамен старым, совсем пришедшим в негодность.

"Кругом одни формальдегиды", - появилось в семье присловье.

Это мама рассказывала.

Клиентка, говорит, обговаривали с ней сделку. Вроде такая разумная, приличная. И вдруг близко ко мне придвигается, и говорит полушёпотом: "Страшно стало жить. Кругом одни формальдегиды!"

В этой стране кругом были одни идиоты и сумасшедшие.

                05-04-2020