Рыжий кот

Когда сознание всё же решило дёрнуть переключатель на «здесь и сейчас», мужчине снился осенний Лондон с его дождливыми переулками и вечным смогом. Тот самый Лондон, в который он так любил заглядывать в перерывах между работой, делами и прочими жизненными неурядицами. Но здесь и сейчас — глухая, пульсирующая боль, что поднялась со дна черепной коробки и взорвалась по ту сторону глаз полотнищем неона. В сети нейронов бушевали волны обратной связи,  сигналящие не хуже завывания сирены скорой помощи, выдающие «error» на отсутствие кислорода. И он закашлялся, раздирая глотку мелкообломочной породой минералов, ископаемых организмов и чёрт знает чего ещё, именуемой незатейливо песком, где вместе с ним выходила и вода: солёная и жалящая внутренности не хуже роя диких пчёл. Несколько минут у него ушло на то, чтобы мир снова стал на место, прекратив цветную карусель ярких всполохов. Сквозь марево острой, всепоглощающей боли приходило и осознание, айсбергами всплывали обрывки биографии: кто он; что было прежде, как брюнет очнулся в какофонии звуков — непрерывного щебета птиц и какого-то отчаянного подвывания на периферии, взгрызающегося в мозг со скрупулёзностью дантиста, нашедшего гнилой зуб.

Руки дрожали, выказывая слабость мышц и нежелание совершать хоть какие-то важно-принудительные работы. И Ричард снова рухнул на уже казавшийся родным и гостеприимным песок, в попытке ускользнуть обратно в спасательную темноту. Там, в чёрной дыре, что зовётся бессознательным, его ждал так полюбившийся ему Лондон. Тот самый Лондон с мириадами ночных огней, узких неприветливых улочек и бесконечным ливнем, спасавший душевное равновесие бывшего военного. Но чужеродный среди пения птиц визг набирал обороты, повышал децибелы, где вот-вот лопнут собственные барабанные перепонки, не выдержав. И, скривившись, словно проглотив стопку незабвенного абсента, брюнет всё же повернёт голову в сторону звука и, не открывая воспалённых глаз, выдаст хриплое и лаконичное:
— Заткнись, говнюк.

Ему не вняли: сиплый вой надорванных связок продолжал мучить уставшее сознание, периодически прерываясь ещё более мерзкой для восприятия действительности икотой. И, чертыхнувшись от досады момента, Ричард всё же поднял налитые свинцом веки, фиксируя точки зрачков на размытой фигуре где-то в пяти метрах от него. Точнее определить местоположение этой ходячей катастрофы не представлялось возможным: раскалённый огненный шар в объятиях бледно-голубого купола нещадно сбивал прицел. Однако в памяти незатейливо и обстоятельно всплывал образ «попутчика в, как выяснилось, один конец».

С пышным узлом тёмно-рыжих волос под тончайшей ажурной лентой да в лёгкой шёлковой рубашке, что шла навыпуск, поверх потёртых и неприметных, но, несомненно, безбожно дорогих джинс он должен был представлять идеал женских мечтаний и быть на обложках современных журналов, поскольку был, пожалуй, одним из самых фотогиничных представителей обоих полов. Однако в сознании бывшего военного спутник явно и непоколебимо ассоциировался с драным рыжим дворовым котом. И далеко не королём зловония мусорных баков, которого боятся даже собаки. Не было у его головной боли тех авторитета и наглости. Этот гадёныш из тех пород, что орут громче всех, требуя его помойному величеству лучший кусок, а при любой опасности первыми уносят хвост, карабкаясь на дерево повыше. И что же ему, бывшему солдату, прошедшему одну из горячих точек, делать с этим недоноском, по дурости которого они потерпели крушение, застряв на одном из необитаемых островов? Что ему, чёрт побери, делать?!

© Марк Мельцер.