Крылатый мир

Поэт и птицы

Трудно дело птицелова
        Эдуард Багрицкий

1.
Удивительный поэт
Жил в согласье с мирозданьем,
И стихи без опозданья
Выпускал как пташек в свет.
Но пернатые стихи
О таком высоком пели,
Что глухие свирепели
И готовили силки.
И они ловили птах,
Чтобы жили птицы в клетках,
Чтобы песни были редки,
Как брожение в умах.
Грустно крылья опустив,
Воду выпив из корытца,
Забывали эти птицы
Свой божественный мотив.
Наступала тишина,
И привычно, как мычанье,
Было общее отчаянье
Без поэзии и сна.
Но наутро — как тут быть? —
Вновь обрушивались песни,
И хоть лопни ты, хоть тресни,
Было всех не изловить.
Потому что жил поэт
С мирозданием в согласье,
И стихи свои, к несчастью,
Выпускал как пташек в свет.
И поэтому стихов,
И пернатых, и безбожных,
И не очень осторожных
Было больше, чем силков.

2.
Мы трезвостью ума хранимы,
И горьким папиросным дымом
Омыты наши вечера.
Верны дыхание и слово,
И трезвый разум птицелова
Смиряет бешенство пера.

Так будет ныне и вовеки,
И слезы не омоют веки,
И не швырнет на землю боль.
Полустихи и полуправда,
И это наше полуправо
На давнюю полулюбовь.

Но все же как нам снится часто
Один глоток шального счастья,
И эта вещая пора,
Когда безумны станем снова,
И жаркий трепет птицелова
Коснется нашего пера.

***

А птицы забыли взять пеленг на юг,
Хрипели, хотели любви и признания,
Над ними всходили снега мироздания,
Казалось, что в глотках ледышки поют.
Под ними – деревья, деревни, и тут,
В тоске, в глубине, где не верится в бредни,
Где тонущий след по тропинке последней,
Неспящие дети за песней бегут.
И взглядом пытаются выследить птиц,
Так счастливо стынущих в небе предзимнем:
«Куда мы летим, для кого же мы гибнем...»
И только мазки запрокинутых лиц.
Завьюжит. И мир, возмутительно чист,
Не будет запятнан ни шагом, ни криком,
И слабо мелькнёт над простором великим
Шальное перо или гаснущий лист.

***

Если был я никем,
Если буду никак,
Если бросит клыкастая стая,
Я уйду насовсем,
Как разжатый кулак,
На зюйд-вест навсегда улетая.

А за мной десять птиц,
Не замыслив беды,
Золотыми крылами замашут.
И не будет границ,
Ни земли, ни воды,
Только братство пернатое наше.

И страна не видна,
И струна не поёт,
Все, что было – запутано снами.
Если завтра война,
Если завтра в поход...
Вы простите, но это не с нами.

* * *

Только зазевайся - птицы налетят,
Злые нападут, клювами забьют.
Как уйдешь из дома - зонтик захвати,
Из железа сшит, кованы края.
Будут птицы биться - клювы отобьют,
Будут горько плакать, сядут на забор.
А забор, плетенный ивовым прутом,
Корешок пустил, листья раскидал.
Под забор, под иву, спрятался ручей,
Рыба в нём живёт, птицу сторожит.
Выйду на крылечко, молча посмотрю,
Как сумеет рыба птицу одолеть...

* * *

И кто бы знал, куда иду,
Когда тревожит ветер с юга,
И небо злое, как дерюга,
Забытая в моём саду.
Наш дом сегодня - сирота,
Он дремлет и почти не дышит,
И видит сны под старой крышей,
А в них - простор и пустота.
Меня там нет. Собачий след
Засыпан временем и снегом.
Я - в городе, сыром и пегом,
Где первый нем, а третий слеп.
Второму - мне - не по себе.
Зима растает, и не жалко...
А по весне вернутся галки
И будут жить в печной трубе.

* * *

На снег спустились первые грачи,
Берёза за окном в тумане тонет.
Веселый чёрт в печной трубе кричит –
Весну в отдельно взятом регионе
Приветствуя, он пляшет и гудит.
Тепло ещё накличет непременно.
А роща рвёт тельняшку на груди,
Хотя ещё в сугробах по колено.
Я выхожу на волглое крыльцо,
И птичий грай звучит весенним зонгом.
Туман ладошкой гладит мне лицо,
И алый свет встает над горизонтом.

* * *

Скажу воробьиное слово
И выйду в пространство окна,
Туда, где ни чести, ни славы,
А только свобода одна,
Туда, где вранья ни на йоту,
Где можно забыть о былом,
Где главная в жизни забота -
Размахивать слабым крылом!

***

С одра долгоиграющей болезни
Вставать придётся тотчас, хоть облезни,
Поскольку то восход, а то рассвет,
И птицы в окна клювами колотят,
Оголодали в крике и полёте,
Им зрелищ до фига, а хлеба нет.

       Несу я корки прямо на ладони.
       В груди стучат затравленные кони,
       Которые не знали никогда
       Узды, кнута, а только страсть и ярость,
       Им не указ моя смешная старость,
       Им срок и время - вовсе ерунда!

Что птицам наша суета земная,
Клюют, и благодарности не знают,
И только колченогий воробей,
Схватив отдельно брошенную крошку,
Мне подмигнул, но отскочил сторожко
И усмехнулся криво: "Не робей!"

Летели птицы, звали за собой...
Но воробей - он местный, здешний, свой.